Читать книгу - "Инспектор Лосев. Злым ветром - Аркадий Адамов"

— Думаю, что так будет лучше нам обоим.

— Нет, ты действительно спятил! — кричу я, навалившись грудью на стол.

— Алла уже знает?

— Она сама предложила.

— Она это тысячу раз предлагала. Это чепуха!

— Нет, теперь уже серьезно.

На этот раз я пристально смотрю ему в глаза.

— Старик, ты не все мне говоришь.

— Чего же тебе еще?

— Сам знаешь.

Некоторое время мы молчим и довольно нервно курим.

— У всякого человека есть предел терпения и выдержки, — наконец говорит Игорь. — У меня он тоже есть.

— У всякого человека есть еще голова, — отвечаю я, — У тебя она тоже есть.

Игорь угрюмо смотрит в сторону и цедит сквозь зубы:

— Бесполезный разговор.

— Но Алка тебя любит. И потом Димка. Что ты делаешь?

— Я все понимаю.

— Но не все мне говоришь.

Игорь молчит.

— Ты Алле сказал о своем решении?

— Она мне сказала о своем решении!

— Она тебе уже тысячу раз это говорила. Что ты ей ответил?

— Ответил, что согласен.

Теперь мы уже оба молчим.

Да, дело серьезное. Никогда еще Игорь не отвечал на Алкины выходки согласием. Раньше он всегда отшучивался и успокаивал ее. И теперь я не знаю, что сказать. И, честно говоря, не убежден, что Игорь действительно спятил. С Аллой жить трудно, она невозможно вспыльчива, подозрительна и замучила Игоря ревностью.

Когда я думаю о таком конфликте спокойно и абстрактно, то понимаю, что разводы бывают разные и иногда это лучший выход. Но сейчас я не могу думать об этом спокойно и тем более абстрактно. Игорь мой друг, самый близкий друг. И его развод — это разрушение какой-то частицы моей собственной жизни, привычной, усвоенной и потому, как мне кажется, правильной, необходимой. И еще мне кажется, что Игорю будет плохо, и Алле, и Димке. Всем! И мне тоже. Хотя, может быть, я не прав и Игорю будет лучше? Но в то же время я чувствую, что в моих словах и советах нет веских аргументов, да и быть не может. Мне попросту не хватает жизненного опыта, и потому нет ясной позиции в этом сложном конфликте. Что я могу посоветовать Игорю? Что я должен от него требовать?

Но сейчас меня беспокоит не это. И я неуклюже и высокопарно спрашиваю:

— Ты полюбил другую? Только честно.

Игорь пожимает плечами.

— Я не предлагал развода. Предложила Алла.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Я не предлагал развода, — с ноткой раздражения упрямо повторяет Игорь.

Но тут звонит один из телефонов. Это Кузьмич. Он приказывает мне и Игорю явиться к нему.

В кабинете начальства мы застаем Валю Денисова.

— А ну повтори, — велит ему Кузьмич, когда мы с Игорем усаживаемся возле его стола.

Валя спокойно повторяет:

— Все перечисленные в таблице граждане, как я уже говорил, выехали в неизвестном направлении. Словом, исчезли.

— Выехали одновременно?

— Почти.

Наступает длительная пауза. Мы с Игорем пытаемся переварить эту неожиданную и странную новость. Да, странная новость. Вернее, даже не странная, а подозрительная. Я тут же вспоминаю конец той записки: «…когда соберутся все».

— Выходит, Николов протрубил сбор, — говорю я.

— Или его самого вызвали на сбор, — возражает Валя и добавляет: — В любом случае тут что-то нечисто.

— Вот что, — говорит наконец Кузьмич и обращается к Вале: — Свяжись со всеми четырьмя городами. Пусть наши хлопцы там пошуруют. Наверное, кто-то из этих людей выехал в командировку или, допустим, к родным. Выехать в не известном никому направлении они не могли.

— Слушаюсь, — коротко отвечает Валя.

— В Пунеж этот самый тоже позвони, — веско добавляет Кузьмич. — Теории теориями, знаешь.

Я смотрю на часы. Мне пора: Варвара, наверное, уже вернулась с фабрики.

И вот я снова еду к Варваре. Серый короткий день незаметно и бистро кончается. Еще только пять часов, но небо уже непроглядно темное, на улицах медленно загораются фонари, вспыхивают витрины магазинов. Ветер стих, падает снег, мокрый, крупный и совсем редкий. Под ногами густая слякоть, ее только завтра начнут соскребать с тротуаров. Мокрая грязь веером разлетается из-под колес проносящихся машин, и прохожие озабоченно жмутся к домам.

Вот наконец и моя остановка. Я поспешно выскакиваю из троллейбуса и оглядываюсь. Напротив, через улицу, темнеет громада знакомого дома с черной дырой подворотни. В окнах Варвары сквозь занавески виден желтоватый свет. Некоторое время я наблюдаю за этими окнами и одновременно обдумываю, как вести разговор.

Итак, Варвара знает Николова. Что она о нем знает, откуда? Вот это и надо выяснить. Это самое главное. О Мушанском я решаю ей не напоминать без особой необходимости. В конце концов, откуда он знает мое имя, это сейчас не так уж важно. Кроме того, я не верю, что Варвара дала Мушанскому «подвод», специально указала на Николова. Скорей всего она случайно о нем проболталась. Но она Николова знает, вот что важно.

Я захожу в подворотню и сразу тону в густой и вязкой ее темноте. И тут же на меня с воем налетает ветер. Я к этому уже готов и все-таки с большим трудом, согнувшись и придерживая шляпу, преодолеваю его напор. Удивительное место эта подворотня. Я бреду вслепую, шаря по холодной выщербленной стене справа от себя. Дверь, обитую старой клеенкой, я нахожу не сразу. Потом долго нащупываю маленькую холодную кнопку звонка.

Дверь открывается внезапно и, как мне кажется, бесшумно. В освещенном проеме я вижу Варвару. Она зябко кутается в платок и не сразу узнает меня. Узнав, весело говорит:

— Заходите, заходите скорее. Жуть как дует. Давно не видались. Я уже подумала, забыли.

И вот мы снова пьем чай в знакомой до мелочей кухне. После всяких пустяковых разговоров и воспоминаний — Варвара безмерно горда своей ролью в задержании этого негодяя Мушанского и воспоминания о нем, оказывается, нисколько ее не тяготят — я, выбрав момент, как бы между прочим спрашиваю:

— Кстати, вам не знаком человек по фамилии Николов?

Варвара удивленно смотрит на меня.

— Знать не знаю. И не слышала даже.

Я чувствую, что она не лжет, она действительно впервые слышит эту фамилию. Но тогда… все очень странно.

— Попробуйте вспомнить, Варя, — прошу я. — Он, наверное, ухаживал за вами или пытался, во всяком случае.

— Да мало ли их! — беспечно машет рукой Варвара. — Пруд пруди. Может, и этот попадался. Паспортов они мне не предъявляют. Там штамп стоит. А они все одинокие, — она заразительно смеется. — Как вы говорите, Николов?