Читать книгу - "Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа"

как говорится в знаменитой песне: «Если ты дожил до старости, значит, ты был не лучшим наёмником».

– До старости вам ещё далеко, так что у вас есть время доказать свою квалификацию… – хауса сделал короткую паузу, явно намереваясь усилить напряжение между теми, кто собирался столкнуться. – Как только я ударю по столу, тот, кто первым зарядит оружие и убьёт другого, получит работу, – он снова прервался, чтобы предупредить: – И запомните, у вас всего по одному патрону, а нас четверо, так что не вздумайте считать нас идиотами.

– Даже в мыслях не было…

Один из его людей положил разряжённый револьвер перед Омаром, а другой – перед Юсуфом.

– Вы были близкими друзьями? – спросил хауса, вопрос, казалось, неуместный в данный момент.

– Иногда да, иногда нет.

– Вы пожалеете о том, что собираетесь сделать?

– Один, возможно, да, другой, вероятно, нет, потому что если он будет мёртв, то жалеть уже не сможет.

– Вы кажетесь слишком спокойными, несмотря на то, что можете уйти отсюда вперёд ногами, – пробормотал экстремист, явно раздражённый их казалось бы беззаботным поведением.

– Полагаю, ты не настолько некомпетентен, чтобы выносить нас вперёд ногами, – безапелляционно ответил Омар аль-Кебир. – Если придётся поднимать труп по столь крутой лестнице, гораздо удобнее делать это головой вверх, – и он почти презрительно улыбнулся, добавив: – Тогда труп меньше кровоточит.

– Вижу, ты проявляешь смелость. Ты так уверен, что выживешь?

– Нет, потому что Юсуф мастерски обращается с оружием. Но чего ты ожидал? Увидеть, как мы дрожим? Ты бы нанял того, кто дрожит перед лицом смерти?

– Думаю, нет.

– В таком случае, заканчивай с этой глупой болтовнёй и давай приступим.

Человек с орлиным носом, казалось, был оскорблён, хотел что-то сказать, но передумал и просто ударил по столу стволом своего оружия.

Омар аль-Кебир и его бывший лейтенант смотрели друг на друга почти одержимо.

20

Мулей Масури часто говорил, что в то самое время, когда его сват Кафер Тарак покупал верблюдов, он покупал людей. И хотя эта фраза не совсем соответствовала действительности, в ней было зерно правды.

Дело в том, что каждое утро он начинал с того, что садился на балконе, выходившем на заднюю часть его дома. Оттуда открывался вид на небольшое спортивное поле, где около полусотни юношей уже пару часов занимались тренировками.

Оснащение этого участка раздевалками, душевыми и простеньким спортзалом на земле, где когда-то не росло даже жалкое растение, стало одной из лучших инвестиций в жизни хитроумного Мулея Масури.

Во время одного из своих путешествий по Европе он понял, что футбол превратился из простого вида спорта в спекулятивный бизнес, который вращал миллионы и привлекал сильных мира сего благодаря «сырью», которое можно было найти где угодно.

Для того чтобы найти золото, хороший алмаз, изумруд или сапфир, необходимо было вложить крупный капитал в страну с подходящей геологией. А чтобы обнаружить мальчишку, который умел бы пинать мяч и за которого эксцентричные русские миллиардеры, высокомерные арабские шейхи или амбициозные европейские бизнесмены заплатили бы в сто раз больше, чем за любой алмаз, нужен был всего лишь пустырь, мальчик и мяч.

С самого момента, как юноша подписывал почти неразборчивый контракт, он обязывался на двадцать лет связать себя со школой Масури, получая взамен обучение, завтрак, обед и обещание десяти процентов от того, что получит его хозяин в день, когда решит «продать» его.

В среднем, срок пребывания в клубе-школе не превышал шести месяцев – времени, необходимого тренеру, чтобы определить, обещает ли парень стать звездой, или же он «картошка», чья конечная судьба – работа в натроновых шахтах или как можно быстрее отправиться по «какао-маршруту».

Из-за столь ограниченных перспектив на будущее – надрываться, таская плиты натрона, или рисковать отрезать себе руку, открывая плоды какао, – парни выкладывались на поле до последней капли пота, особенно после того, как им показывали журналы, где были фотографии игроков с таким же скромным происхождением, наслаждающихся роскошными особняками, спортивными автомобилями и вниманием красивых девушек, которые гонялись за ними с трусиками в руках.

Африка становилась огромным поставщиком кадров для европейского футбола, и в некоторых из самых престижных клубов почти половина состава происходила с «чёрного континента». Однако часто все их усилия на поле приводили лишь к тому, что они переходили из рук в руки между командами третьего дивизиона и в итоге оказывались парковщиками машин в каком-нибудь захудалом городке.

Как и в любом бизнесе купли-продажи, рынок задавал правила, но годы показали, что инвестиции в будущих «гладиаторов» современности были намного более выгодными, чем вложения в фондовый рынок.

Мали видел рождение игроков калибра Кейта, Тиганы, Кануте или Диарра. И хотя до сих пор Мулай Масури не нашел настоящего бриллианта, который мог бы принести состояние, у него было полдюжины многообещающих талантов. Особенно выделялся высокий вратарь с рефлексами мангуста.

Он любил наблюдать, с какой ловкостью тот отражал пенальти, и занимался этим тем утром, когда на противоположной стороне поля что-то блеснуло на долю секунды. Почти сразу он почувствовал невыносимую боль в груди и даже не успел поднять руку к ране.

Именно вратарь, через два пенальти, заметил, что их президент мертв.

Сонго Бабангаси проснулся, как обычно, пошел в ванную, как обычно, прочитал свои молитвы, как обычно, и направился в столовую, чтобы позавтракать, как обычно. Но на этот раз он не столкнулся с привычной пожилой служанкой, а увидел перед собой последнего человека, с которым хотел бы встретиться в этом мире. Тот резко приказал:

– Садись!

Он подчинился по двум причинам: во-первых, сопротивление было бы бесполезным, так как незваный гость демонстративно держал оружие; во-вторых, его ноги так тряслись, что он бы упал, если бы не сел.

– Где Абуя? – спросил он слабым голосом.

– Кто-то предупредил его, что сегодня лучше не приходить.

Последовала долгая пауза. Имам не мог ничего сказать, а Кафер Тарак просто смотрел на него, как будто не мог поверить, что этот "человек Божий", которому он бы доверил свою жизнь, посмел осквернить священную церемонию свадьбы его дочери.

Пути Господни действительно казались ему неисповедимыми, но этот путь был настолько низким, извращенным и мерзким, что он отказывался верить, что Аллах мог бы иметь к этому какое-либо отношение. Это было дело самого Шайтана.

– Почему ты это сделал? – наконец спросил он.

– Меня заставили.

– Кто?

– Сад аль-Мани.

– Ты лжешь, потому что эта крыса из клоаки не знал так хорошо наших традиций. И я знаю, что именно ты организовал свадьбу с помощью Мулая, который, кстати, уже понес свое наказание.

– Ты