Читать книгу - "От/чет - Василий Сретенский"

Одновременно он вел сложные телефонные переговоры с собственной супругой. Через две фразы до меня дошло, что он объясняет ей свое отсутствие в течение недели поездкой на машине к больной бабушке в деревню под Курском, непролазной грязью размытых дождем проселков, двумя проколами шин, осенним перекапыванием восемнадцати соток из сорока, невозможностью отыскать трактор и буксировочный трос в деревне без стольника или бадьи самогона. Ну и дырками в сотовой связи на полдороге к Курску, забытой дома подзарядкой для мобильника, бабушкиным девяностолетием и чем-то еще, произносимым в самую трубку тихим низким голосом с хрипотцой.

— И она этому верит? — вякнул я.

Пол показал мне жестом «заткнись, все в порядке», и я ушел натягивать домашние джинсы. И тут до меня дошло. Зараза Пол каждому из нас предложил ту версию, в которую мы готовы верить. Был ли он в Чечне? Был ли он у бабки? Может, он с девчушкой из отдела информации на Кипре неделю загорал. А поэму мою в номере под кроватью или в Ту- 54-м, только не эмчеэсовском, а какой-нибудь «Ямал-авиа», под сиденьем забыл.

И что мне теперь делать, скажите на милость? Вышвырнуть его пинком ноги или плюнуть на все в 13528-й раз и выпить с ним рюмку водки? Вопрос настолько риторический, что не был задан даже мысленно. Я надел джинсы, футболку и пошел есть яичницу, способную произвести впечатление только в горячем виде.

Кстати, о рюмке. После третьей, кажется, Пол, дослушав мои приключения, вдруг стал оглядываться по сторонам и как бы что-то искать. Я ему в этом не помогал, так что он вынужден был начать сам.

— Слушай, я тут, помню, снимал что-то на новую камеру.

Зараза, думаю, ты у меня сейчас за поэму утащенную попляшешь.

— Камеру? А, это то маленькое безобразие, в которое превратили великолепный инструмент XVII века, — камер-обскуру, магический и одновременно естественнонаучный…

— Да-да-да, то самое. И ради Бога, не надо лекций. Это безобразие стоит кучу денег, а я даже не успел его толком рассмотреть.

— Ты уверен, что оставил ее здесь? Что ты ее покупал? Что был здесь с камерой? Что улетел в Чечню? Что ездил к больной бабушке? Что копал в Чечне грядки? Что вертолет МЧС проколол шасси? Что под Курском мобильник не берет? Что у тебя есть мобильник? Что у тебя есть совесть? Что у тебя есть друг?

Пули с визгом вонзались около его подошв, но он так этого и не заметил. Пол подтянул ноги к креслу, потянулся к центру и поставил «Whiskey & Wimmen».

— Ответ: да, да, да, нет, нет, нет, нет, да, да, не знаю, да. И хватит злиться из-за ерунды. Ты сегодня чуть не разделился на три неравные части, а выходишь из себя из-за дрянной книжонки.

— На, получи свою игрушку. Я, может быть, из-за той книжонки под поезд и попал.

Пол поймал камеру одной рукой и тут же стал нажимать на кнопки, одновременно делая знаки, в которых не было ничего таинственного. Я налил.

— Смотри-ка, вон твоя книжка, только, правда, первая и последняя страницы.

Он протянул мне камеру. На экране отчетливо была видна последняя страница поэмы с нарисованным на ней колоколом.

— Слушай, Пол, этот кадр можно увеличить?

— А то. Вон в твоем Acer'е.

— Значит, так. Я сейчас иду за водкой в… холодильник. Когда я вернусь из… холодильника…

— С водкой?

— С водкой. Кадр с рисунком должен быть там и там. — Я ткнул пальцем в компьютер и принтер. — И не говори «нет». Это самое малое послушание за грех вранья. И забудем об этом.

Я удалился твердым шагом. Сочувствую соседям снизу. Иногда им приходится нелегко.

Когда я вернулся, звучала «I Got Some Help». Пол протянул мне лист бумаги, на котором был крупно отпечатан рисунок колокола и один мой палец. На юбке колокола отчетливо видна была надпись в две строки. Точнее, надписью можно было назвать только верхнюю строку. Там значились два слова: «Оть рождешя». На нижней строке не было ни одной буквы, только стрелки вверх или вниз и после каждой стрелки число. Выглядело это так:

↓ 5.1; ↓ 3.5; ↑ 17.5; ↑ 5.2; ↑ 10.1; ↓ 6.8; ↑ 7.2; ↑ 21.5; ↑ 11.9

На языке колокола тоже были цифры, расположенные в три ряда:

↑ 1.6.3

↓ 1.4.4

↑ 4.2.2,3

— Числа и мудрость одно есть, — единственное, что пришло мне в голову, пока я рассматривал рисунок.

— Это кто ляпнул?

— Августин.

— Блаженный?

— Он.

— Это ты блаженный, а не он. Водка греется, а мы тут заняты тенью хрена.

— Чем мы заняты?

— Хренотенью, вот чем. Затемненным контуром означенного, образующимся на земле или прочей какой поверхности при размещении означенного между ней и солнцем, а также иным, природным или рукотворным источником света.

— Это кто намудрил?

— Дионисий Ареопагит. «О природе вещей и явлений, или Божественный помысел во всем видимом и ощущаемом. Комментарии на Аристотеля». Книга 4, глава 12.

— Нет у него такой книги.

— Тебе видней. Но «нет» звучит слишком категорично. Может быть, так: в современном состоянии нашей исторической науки отсутствуют сведения об этом произведении Дионисия Ареопагита, но надежда на пополнение наших фрагментарных знаний о выдающемся мыслителе такого-то века заставляет ученых-мысленологов чего-то такое делать — на деньги главным образом зажравшихся олигархов, вынутые из карманов трудящихся всех стран.

— Или так. Ты мне только поясни: выражение «главным образом» туг к чему относится — к деньгам или к зажравшимся олигархам?

— Это как редактор решит. Правка текста есть процесс, имманентный природе означенного, воплощаемый в бесполезном вождении рукойпо пергаменту или же глиняной или вощеной табличке, или же по воздуху. Ibid. Книга 6, глава 2. А хочешь, я расскажу, почему в метро у тебя все кончилось так хорошо и иначе не могло?

И Пол в обычной своей манере начал вспоминать, как в шесть лет он увидел первый цветной сон в своей жизни. В этом сне я, Вася Сретенский, ехал на красивой машине (красный кабриолет — нуда, это не мой сон) по шоссе, обгоняя убогие машинки отечественного производства, выехал на встречную полосу и на полном ходу врезался в «Ладу». После этого Пол видел во сне уже себя, участвующего в моих похоронах. Много цветов, мужчин в серых костюмах и девушек в красных платьях. Я, по его словам, лежал в гробу довольный, улыбался ему и подмигивал. Причем, как запомнилось Полу, оба мы в этом сне приличного возраста, не дети.

(Спасибо. Это как раз то, что мне нужно сегодня. Лучший друг всегда найдет способ подставить плечо в трудную минуту.)

— Не помню я, чтобы ты мне говорил об этом сне.

— То-то ты машину до сих пор не водишь.