Читать книгу - "Сорок имен скорби - Джайлс Блант"

Джека Ференбаха с его двухметровым ростом вполне можно было поместить в журнальную рекламу обуви для туристов. Он воплощал в себе идеальный образ любителя активного отдыха во всем, вплоть до легкой небритости. Так и видишь снимки, на которых он разбивает палатку или жарит только что пойманную форель в походной печке «Коулмен». Плечи у него были словно широкая прочная скамья, да и все тело казалось вырубленным из дуба. Впрочем, впечатление несколько нарушали вполне консервативный галстук и пара бифокальных очков, которые Ференбах стащил с носа, чтобы получше рассмотреть Кардинала и Делорм, без предупреждения возникших у него на пороге.

— Надеюсь, это не насчет неправильной парковки, — заявил он, когда Кардинал показал ему удостоверение. — Я им уже пять раз говорил, я им твердил до посинения, что я этот проклятый штраф заплатил. Господи боже ты мой, у меня есть оплаченная квитанция, я им послал фотокопию. Почему они не отслеживают такие вещи? Есть же технология. У них что, в муниципалитете нет компьютеров? В чем сложность?

— Мы не насчет неправильной парковки, мистер Ференбах.

Ференбах смерил Кардинала изучающим взглядом и, видимо, нашел у него в лице массу недостатков.

— В таком случае что же вам угодно?

— Извините, можно войти?

Он разрешил им проникнуть в жилище не далее чем на метр с небольшим, и они оказались в тесной прихожей, увешанной одеждой.

— По поводу кого-то из моих учеников? С кем-нибудь что-то случилось?

Кардинал вытащил фотографию Тодда Карри. Это был удачный моментальный снимок, который Делорм выпросила у матери подростка. Широкая улыбка, но взгляд беспокойный, словно глаза не доверяют губам.

— Вы знаете этого мальчика? — спросил Кардинал.

Ференбах поближе всмотрелся в фото.

— Похож на кого-то, но, может быть, я видел его всего один раз. А почему вы интересуетесь?

— Мистер Ференбах, нам обязательно стоять у входа? Здесь тесновато, вы не находите?

— Хорошо, можете пройти, только снимите обувь, я только что натер полы. Не хочу, чтобы вы нанесли снега.

Кардинал снял галоши и проследовал за Ференбахом в столовую. Делорм, в носках, вошла чуть позже. Комната была светлая и просторная, повсюду цветы. Паркет блестел, приятно пахло воском. У стены под бременем исторических знаний прогибались четыре массивные полки, где неровными рядами и кипами громоздились толстые тома. Под ними был почти погребен компьютер.

— Не стану ходить вокруг да около, мистер Ференбах. — Кардинал вынул из кармана листок бумаги и прочел то, что до этого выписал: «162 сантиметра? 43 килограмма? Хороший товар всегда поставляют в небольших упаковках, Галахад, а у тебя — как раз такая упаковка, какую я бы очень желал получить».

Реакция Ференбаха его удивила. На лице вместо потрясения — разочарование. Почти печаль.

Кардинал прочел дальше:

— «Я готов даже оплатить доставку груза, если ты любезно переправишь себя ко мне…»

— Где вы это добыли? — Ференбах взял выписку из рук Кардинала и внимательно изучил ее сквозь очки. Уголки рта у него побелели; очки опять съехали, брови сошлись над орлиным носом. Наверное, у себя в классе он бывает грозен.

— Инспектор, это частная корреспонденция, вы не имеете права. Вы слышали, что такое несанкционированный обыск и захват информации? Между прочим, у нас в стране имеется конституция.

— «Галахад» мертв, мистер Ференбах.

— Мертв, — повторил он так, словно Кардинал был учеником, без спросу давшим неверный ответ. — Как он может быть мертв? — На верхней губе у него выступили бисеринки пота.

— Просто расскажите о вашей с ним встрече.

Ференбах скрестил руки на груди; при этом четко обозначились мускулы. Не стоит его сердить, подумалось Кардиналу, в гневе этот субъект опасен.

— Слушайте, я не знал, что он ребенок. Он меня уверял, что ему двадцать один год. Пойдемте, я вам покажу, письма хранятся на диске. Не верится, что он умер. Господи! — Ладонь взлетела ко рту — жест в высшей степени женственный для человека столь богатырского сложения. — Но это не его нашли в том доме? Там был…

— Почему вы так решили, мистер Ференбах?

— Видите ли, в газете сообщили, что мальчик был не из нашего города. И он уже был мертв не меньше двух… не знаю… Уже по тому, как вы спросили, я понял…

Ничто в нем не выдавало виновности, но Кардинал понимал, что человеком, убившим Тодда Карри и Кэти Пайн, может оказаться любой. Преступник планировал убийства и записал на пленку по меньшей мере одно из них. Это говорит о хорошем самоконтроле. В психологическом портрете отмечалось, что убийца, скорее всего, имеет постоянную работу и, вероятно, предпочел бы профессию, позволяющую ему проводить время с детьми.

— Послушайте, детектив Кардинал. Я школьный учитель, Алгонкин-Бей — городок небольшой. Если это выплывет наружу, мне конец.

— Если что выплывет наружу? — вмешалась Делорм. — Что выплывет наружу, мистер Ференбах?

— То, что я гей. Я хочу сказать… это расследование уже перестало быть только местным. Теперь даже «Торонто стар» пишет о Виндиго. А тут мои письма… как это будет выглядеть по четвертому каналу? Поймите, с точки зрения гея имейл — безопасный секс. Это гораздо предпочтительнее, чем обходить бары или…

— Но вы не собирались ограничиваться имейлом, — настаивала Делорм. — Вы договаривались о том, чтобы Тодд приехал сюда. Чтобы он пожил у вас.

— Вы знаете, какие были мои первые слова, когда этот мальчик появился у меня на пороге? «О нет». Богом клянусь. Я видел, как он стоит там, этот недомерок, и я ему сказал: «О нет. Не годится. Никогда. Тебе слишком мало лет. Тебе нельзя здесь оставаться».

Накануне вечером Кардинал звонил Келли. Ее не было, и он отправил соседок на поиски. В итоге они вытащили ее из студии, где она, несмотря на поздний час, работала. Ее отзыв о Ференбахе был таким: «Джек Ференбах — великолепный учитель, папа. Он погружает тебя в материал, вынуждает размышлять об истории. Да, он тебя заставляет зубрить даты и цифры, но при этом ты еще и задумаешься о причинах и следствиях. Энтузиазм в нем так и бурлит, но при этом он не набивается тебе в приятели, понимаешь? Если ты пытаешься перейти грань — он сразу как-то отчуждается». В ответ на замечание Кардинала о том, что этот человек — гомосексуалист, Келли ответила: «Все, кто учится в алгонкинской школе, знают, что мистер Ференбах — голубой, и всем на это плевать. Ты же знаешь, если б он дал повод, его бы не пощадили. Но он никогда не давал повода. Он не из тех, над кем издеваются ученики». Короче говоря, Джек Ференбах был одним из трех лучших учителей в жизни Келли, при том что историю она не любила.