Читать книгу - "Лучший полицейский детектив - Вадим Молодых"

— Теперь?

«Академик» поднял на Малого отсутствующий взгляд. Наконец понял смысл вопроса:

— Это, знаете ли, редкость всегда.

Он сказал это, не сводя глаз с Малого и словно бы пытаясь (а может действительно!) угадать его мысли.

Антон быстро не выдержал искренней заинтересованности «академика» и, неинтеллигентно — пальцем! — напомнив ему о заявлении, встал и подошёл к приёмнику. В голове опять начинался знакомый уже шум. Чтобы заглушить его, воткнул вилку в розетку и снова наугад нажал кнопку — теперь с другого конца панели. В динамике по-мужски брутально застрадал самый голосистый эстрадник:

«Запущен дом, в пыли мозги, Я, как лимон, на рыбу выжат. Я пью водяру от тоскиИ наяву чертей я вижу…»

Антона качнуло так, что пришлось опереться на холодильник. Снова резко дёрнул вилку и вырвал её теперь из стены вместе с розеткой, закачавшейся на пружинящих жёстких проводах. Певец не замолчал, и копку пришлось-таки нажать. Снова смог опереться на холодильник. Вдохнул-выдохнул.

— С вами всё в порядке?

Неожиданность естественного вопроса сзади заставила дёрнуться всем телом и невольно повернуться на голос. Перед ним расплывалось пятно, «академика» в котором можно было определить только по сохранившейся бородке. И от этого — пятно с бородой! — оно выглядело ещё ужасней!

— О боже!!! — прошептал Антон, закрывая сморщенное от боли и страха лицо руками.

— Я написал… — голос просителя потерял свою академичность и стал суетливо испуганно базарным. — Я на столе оставлю…

Малой услышал звук резко отодвигаемого — почти отбрасываемого стула, пару шагов и стук закрывшейся двери. Он, не открывая глаз, опять вдохнул-выдохнул.

Уронил на грудь тяжёлую голову, в которой попеременно пульсировали фраза «академика» «С мозгами был человек…» и переиначенная строка из песни эстрадника, звучавшая его же голосом: «Запущен дом, в земле мозги…».

Приступ, затихая и укладываясь, оставлял на поверхности всё ещё воспалённого сознания мысль о том, что с этим наваждением надо кончать. Срочно!

«Сегодня же!» — решил Антон.

Он убедился, что больше никого на приём к нему нет, спокойно плюнул на другие служебные обязанности и запер кабинет снаружи.

Предстояла хлопотная ночь.

«Я должен выяснить! — твердил он сам себе под мерный шаг. — Я должен знать!»

Именно навязчивое познание представлялось ему несомненно главным в грядущей ночи. Подготовка «наказания» Дианы тоже, конечно, предполагалась, но ощущалась рутинной и второстепенной задачей по сравнению с походом за истиной.

«Диана… А что Диана? Машина её обычно во дворе… Повытаскивать из «бардачка» всякую всячину, разбросать на сиденье и немного на полу — не очень обильно, но заметно, будто это она сама в нервном расстройстве беспорядок устроила… Спровоцировать её — она нормальная баба — начнёт собирать-убирать, откроет «бардачок», а там — «плюс»… В смысле «минус»…»

Предстояло подготовиться как следует: узнать, где похоронен доктор Томас, наметить маршрут незаметного проникновения на кладбище и незаметного же отхода, собрать фонарь, лопату, гвоздодёр, молоток… Надо, в конце концов, сначала выспаться!

Глава 30

Тишина и мрак на кладбище были, как и положено, — кладбищенские. Малой, пробираясь в темноте к месту назначения, пару раз чуть не заблудился в ровном многорядном строю крестов и памятников — фонарь опасался включать, чтобы буквально не засветиться раньше времени…

Что значит «раньше времени»? А то, понимал он сам себя, что ему уже сейчас, не говоря о потом, было всё равно, каково придётся после выполнения своего идефикса. Главное — узнать истину, а там… Будь что будет! Главное — узнать! Убедиться…

Вот она, озаглавленная пока временным деревянным крестом, могила доктора Томаса. Пластиковые венки на бугорке и у креста… Увядшие, чётные числом цветов, букетики в свете фонаря своими тускнеющими красками, словно бы устало молившими о продолжении жизни, бутонами своими склонившиеся в смирении перед неизбежностью смерти, навели Малого на философский лад. Ему пришлось даже головой поболтать, чтобы выгнать-вытрясти из себя наплывавшее ощущение покорности судьбе.

«Довольно рефлексий! Ночь коротка. За дело…»

И он, пристроив фонарь так, чтобы луч света струился к месту экспериментальной научной работы в направлении от невидимой вдалеке кладбищенской конторы со сторожем, вонзил штык лопаты в свежую могилу — естественно в её изголовье у самого креста.

Работалось легко — поточный метод захоронения останков бывших людей предполагал завоз насыпного грунта-песка для устройства последних пристанищ.

Очень скоро пришло практическое понимание, что узкой скважиной в районе головы не обойтись — надо как-то стоять, опускаясь, да и гроб потом открыть придётся…

Периодически прислушиваясь к ночным шорохам, поминая возможных мародёров-гробокопателей, привыкнув уже к заунывному уханью филина и переставив уже фонарь в саму новую старую яму, Антон наконец воткнул ногой лопату не до конца штыка, с глухим стуком упёршись в твёрдость гроба.

«Ф-фу-у-ух!» — удовлетворённо и неслышно сказал он и опять приостановился в тревоге, так как приглушённый звук удара о дерево был хоть и ожидаемым, но стал до вздрагивания, до грудного холода набатным в продолжительном и ритмичном шуршании песка и дыхания.

Малой выключил фонарь, прикурил очередную сигарету, почти уже не склоняя голову к потревоженному праху, присел прямо на песок, вытягивая ноги, чтобы отдохнули, и… Не прислушался, нет — звуки были одни и те же, ничего нового, чтобы выделить из общей ночной тишины, не звучало… Антон невольно стал наполняться ощущением важности — даже величия! — момента, который через несколько минут разрешит главный теперь вопрос его жизни и избавит от наваждения, доводящего до мучительного сумасшествия. Вернее — доводившего! Ещё чуть-чуть и всё станет ясно. При всей секретности операции и её ограничении во времени теперь торопливо суетиться ему — исследователю! — уже не пристало. Торжественность открытия должна быть подчёркнута соответствующим поведением.

В голове сам собой зазвучал мотив оды «К радости» из девятой симфонии Бетховена, а в привыкших к темноте глазах засверкали огни будущего фейерверка, которые разноцветно и празднично осветят вскрытый Антоном… Что? Гроб? Нет — череп!

Ломиком-гвоздодёром поддел крышку гроба. Отметил выползшие из древесины шляпки гвоздей. Методично, по очереди, со сладостным скрипом… Повыдёргивал? Нет! — повынимал их из тела гроба. Зацепил… Поднял — пришлось вылезти из ямы — крышку… Направил луч света на тело — в щемящей оттяжке грядущего восторга сначала на ноги, и вёл его медленно снизу вверх по телу покойника. У самой головы закрыл глаза и, не глядя, ещё немного подвинул луч. Остановил руку и открыл глаза…

Мгновенно наступившая опустошённость потребовала столь же мгновенной концентрации воли, дабы не упасть в