Читать книгу - "Голос одиночества - Ян-Филипп Зендкер"

– Хорошая квартира, – сказал он, только ради того чтобы нарушить молчание.

Инь‑Инь улыбнулась, как будто видела его насквозь.

– Ты странный человек, – заметила она.

– Что значит «странный»? – не понял Пол.

– Ну, необычный.

– Это комплимент? – Пол улыбнулся.

– Да нет, просто подумалось.

– С чего это вдруг подумалось? – В его голосе послышались нотки разочарования.

– Ну… ты так необычно ведешь себя для иностранца… помогаешь нам, говоришь по‑китайски. Большинство иностранцев, которых я знаю, носятся как угорелые из офиса в офис и заключают сделки. Что ты вообще делаешь в Китае? Зачем занимаешься мамой? Чего ты хочешь?

– Столько вопросов сразу… – замялся Пол. – Ответить на них будет сложновато.

– А ты попробуй.

– Мне нравится твой отец.

– И это все? – Она улыбнулась.

– Он смелый человек и так предан твоей матери. Я хочу ему помочь не только из сострадания. Меня восхищает, с каким спокойствием он переносит свое горе. Это все.

– Я тебе не верю. Ты работаешь за так? На Западе это не принято.

– У меня принято. Может, в этом и состоит моя главная странность?

Пол надеялся, что Инь‑Инь не расслышит иронии в его словах. И действительно, она приняла их за чистую монету. Глотнула чая и покачала головой:

– Сколько тебе, собственно, лет?

– Я гожусь тебе в отцы.

Ответ пожилого мужчины. Инь‑Инь закатила глаза:

– Я спросила не об этом.

– Пятьдесят три.

После смерти сына Пол надолго потерял счет времени, и эта цифра, прозвучавшая в комнате Инь‑Инь и в ее присутствии, показалась ему чудовищной.

– Играешь на чем‑нибудь?

– Нет.

– А я вот очень люблю музыку.

Это прозвучало словно бы с укором.

– Я знаю.

Некоторое время они смотрели друг на друга, пока Инь‑Инь не отвела взгляд. Где‑то стучали костяшки маджонга, выводил трели старьевщик, щебетали птицы. «У каждого места свои мелодии, – подумал Пол. – Нужно только время, чтобы расслышать их».

– Ты, кажется, хотел кое о чем мне рассказать, – напомнила Инь‑Инь. – Почему раньше ты относил себя к тем, кому нечего терять?

Вопрос был неуместный. Или наоборот, самый что ни на есть уместный. Ответ на него, во всяком случае, звучал однозначно:

– Потому что к тому времени я потерял все.

На ее лице отразилось удивление. Ее глаза, даже сквозь страх и отчаяние последних месяцев, излучали какой‑то непобедимый оптимизм, детскую веру в счастье, которая так трогала Пола. «Не годы старят нас, а раны, которые наносит жизнь, – подумалось ему. – Нас старят потери». Под этим взглядом Пол казался самому себе стариком. Он будил в нем тоску, Пол и сам не смог бы сказать, по чему именно. Может, по юношескому легкомыслию, о котором сам он знал только понаслышке, – тому завидному состоянию, когда мир представляется океаном возможностей и только того и ждет, когда ты в него окунешься.

– А сегодня? – продолжала допытываться Инь‑Инь.

– А сегодня мне есть что терять, и даже очень много.

– И что же это?

– Кто это, – поправил ее Пол. – Кристина.

– А кого ты потерял?

– Сына.

Пол боялся продолжения, новых вопросов, соболезнований или истории об одной знакомой, которая тоже потеряла сына, и это было так ужасно, что просто невозможно себе представить… Но Инь‑Инь все поняла. Пол не чувствовал неловкости, несмотря на повисшую в комнате тишину. Инь‑Инь держала в руке чашку и смотрела на свои босые ноги. Пол вздохнул про себя, одновременно облегченно и разочарованно. Он представил себе, что сказал бы Джастин, если бы увидел своего отца сидящим на полу в этой комнате. Наверняка высмеял бы. Потом Полу вспомнилась Кристина, и ему вдруг страшно захотелось ее увидеть. Каждый вечер они обменивались лишь несколькими фразами по телефону, остальное время Пол почти не думал о ней. А в последние дни, которые выдались особенно жаркими, как будто и вовсе забыл о ее существовании. Только сейчас он понял, как измотало его это расследование.

– Ты выглядишь усталым. Хочешь уйти? – спросила Инь‑Инь.

– Думаю, да.

– Что значит «думаю»?

Пол рассмеялся, негромко, словно бы про себя.

– Наверное, будет лучше, если я пойду. Я и в самом деле немного устал.

– Но я боюсь оставаться одна.

– Понимаю. Хочешь, чтобы я составил тебе компанию?

Она покачала головой:

– Брат живет совсем недалеко. Наверное, пойду к нему.

– Где и когда мы встретимся завтра?

– В полдесятого утра я заеду за тобой в отель.

* * *

Уже оказавшись на Чанлэ Лу, Пол понял, что голоден. На Фуминь Лу, напротив супермаркета, в тени платанов мелькнула вывеска ресторана. Пол направился туда.

День клонился к вечеру. На узких улочках теснились автомобили, велосипеды, пешеходы и бродячие торговцы. Один совал Полу под нос ручку, другой – странного вида часы.

– Гуччи‑Прада, самые выгодные цены, – верещал где‑то за спиной высокий женский голос.

В лучах неоновой рекламы мелькали заваленные овощами и фруктами стойки, чайные лавки и газетные киоски. В искусственном свете лица продавцов выглядели пугающе бледными. Пол миновал массажный салон, за стеклом которого скучающие девушки в пестрых платьях пялились в экран телевизора. Одна помахала ему рукой, Пол улыбнулся в ответ. В подворотне прямо на стене дома висело зеркало. Рядом с ним на низеньком столике были разложены ножницы, бритвы и расчески. Сам цирюльник в ожидании клиентов сидел в стороне, почитывая газету.

Пол присел за столиком уличного кафе, прямо на тротуаре. Из распахнутой двери кухни доносился запах мясного бульона, кориандра и чеснока. Молодой мужчина увлеченно месил сероватый ком теста. Он делил его на шарики, которые раскатывал в длинные полосы, и ссыпал ловко нарезанную лапшу в котел с кипящей водой, одновременно помешивая ее огромной ложкой с дырками. У его ног две молодые женщины мыли под краном рыбу и громко разговаривали, перебивая друг друга.

Овощной суп с мясом ягненка оказался настолько вкусным, что Пол не удержался от комплиментов в адрес повара. Тот принял их со смущенной улыбкой, как человек, для которого похвала была редкой и излишней роскошью.

Кипевшая вокруг жизнь вмиг развеяла усталость Пола. Вдруг захотелось гулять, глазеть, кричать, торговаться в лавках. Он встал и тут же с головой погрузился в сутолоку переулков, платановых аллей и внутренних дворов. На натянутых вдоль и поперек веревках сохло нижнее белье, роняя прозрачные капли на голову прохожим. На каждом углу пахло едой, то и дело вспыхивали перебранки, заглушая стук посуды, чавканье и пуканье сытых и шепот влюбленных.