Читать книгу - "Мистик-ривер - Деннис Лихэйн"

— Уловили?

— …в ваших словах некую угрозу.

— Правда? — Сказано это было с невинным видом, но в глазах Джимми по-прежнему зияла мертвенная пустота.

— Как будто вы нам ставите предельный срок, — сказал Уайти.

— Полицейский Дивайн обещал мне найти убийцу дочери. Я лишь спросил, за какой срок, по его мнению, это может произойти.

— Полицейский Дивайн, — сказал Уайти, — за расследование не отвечает. Отвечаю я. И мы, мистер и миссис Маркус, строжайшим образом взыщем с преступника, кто бы он ни был. Но вот чего мне никоим образом не нужно, так это чтобы кто-нибудь вообразил себе, что наш страх перед разборками двух шаек — Сэвиджей и О'Доннела — можно использовать как рычаг давления на нас. Если так, мне лучше арестовать их как представляющих угрозу для общественного спокойствия. По крайней мере бумажной волокиты меньше будет до закрытия дела.

Мимо прошли два служителя с подносами. В переполненных тарелках дымилось что-то волглое. Шон почувствовал, каким спертым стал воздух, как темнеет за окном.

— Ну, ладно, — с бодрой улыбкой проговорил Джимми.

— Что «ладно»?

— Ищите убийцу, я мешать не буду. — Он повернулся к жене, затем встал и подал ей руку: — Пошли, милая.

— Мистер Маркус, — сказал Уайти.

Джимми взглянул на него сверху вниз, в то время как жена, опершись на его руку, встала.

— Полицейский внизу отвезет вас домой, — сказал Уайти, роясь в бумажнике. — Если надумаете что-нибудь, позвоните.

Джимми взял у Уайти визитку и сунул ее в задний карман.

Теперь, стоя, Аннабет выглядела не так уверенно. Казалось, ей трудно держаться на ногах, а колени ее подгибаются. Побелевшей рукой она сжимала руку мужа.

— Спасибо вам, — шепнула она Шону, и следы усталости и страдания теперь резче проступили на ее лице, окутав ее словно тенью. Под беспощадным верхним светом Шон ясно увидел, какой она будет в старости: красивая женщина со шрамами непрошеной мудрости на лице.

Шон сам не знал, откуда явились эти слова. Он даже понятия не имел, что говорит их, пока они не раздались в промозглом кафетерии.

— Мы отомстим за нее, миссис Маркус. Мы договорились, и мы это сделаем.

Лицо Аннабет на секунду сморщилось, а потом она сделала короткий вдох и несколько раз кивнула, опираясь на мужа и слегка пошатываясь.

— Да, мистер Дивайн. Мы договорились. Очень хорошо.

* * *

Когда они возвращались обратно, Уайти спросил:

— А что это за история с машиной?

— Что? — сказал Шон.

— Маркус говорил, что мальчишками вы чуть было не влезли в какую-то машину…

— Мы… — Потянувшись, Шон поправил зеркальце бокового вида над приборной доской, так что в нем отразилась цепочка фар задних машин — желтые туманные точки, слегка подрагивающие, мерцающие. — Да, была, черт возьми, такая история. Мы играли на улице перед моим домом — я, Джимми и еще один мальчишка, Дейв Бойл. Было нам тогда лет одиннадцать. Одним словом, к нам подъехала машина и увезла Дейва.

— Похищение?

Шон кивнул, не сводя взгляда с мерцающих желтых огней.

— Те мужики притворились полицейскими. И убедили Дейва сесть в машину. А Джимми и я не сели. Они продержали Дейва четыре дня. А потом он ухитрился сбежать. Теперь вот живет на Плешке.

— Тех мужиков поймали?

— Один из них погиб, второго через год замели, и он повесился в камере.

— Знаешь, дружище, — сказал Уайти, — я иногда мечтаю о таком острове… вроде того, как в картине, где Стив Маккуин играет француза; все другие говорят с акцентом, а он — нет. Маккуин как Маккуин, только с французским именем. Он там в конце прыгает вниз со скалы, и у него еще плот из кокосовых скорлупок. Видел картину?

— Нет.

— Хорошая картина. Так вот на такой бы остров и запрятать всех, кто детей насилует и похищает, стервятников этих чертовых! Снабжать их с воздуха едой по нескольку раз в неделю, водой, всем необходимым. И никого с острова не выпускать. Оступился однажды — пожалуйста, на остров! Простите, ребята, но выпустить вас — значит рисковать тем, что зараза распространится. Потому что это как эпидемия. Тебе передали заразу, и ты передаешь ее дальше. Как проказа. Вот и надо запрятать их всех на остров, чтоб зараза дальше не пошла. С каждым новым поколением их число будет уменьшаться. Глядишь, через сотню-другую лет это будет как курорт или оздоровительный клуб. Дети будут слушать истории об этих выродках, как слушаешь истории о привидениях, о каких-нибудь допотопных чудовищах.

— Да с чего это тебя вдруг понесло? — удивился Шон.

Уайти осклабился, съезжая на автостраду.

— Все от твоего дружка Маркуса, с него все пошло, — сказал он. — Я сразу, как только взглянул на него, понял, что он отсидел срок. У них остается что-то в повадках, плечи напряжены, сгорблены. Главным образом это плечи выдают. Два года сплошняком жить сгорбившись, уж конечно, такое бесследно не проходит.

— Он только что потерял дочь, дружище. Может быть, это и сгорбило его плечи.

Уайти покачал головой:

— Нет. Это-то у него внутри. Видел, как он все время гримасничает? Горе у него внутри сидит и разъедает внутренности. А вот плечи — тут сказывается тюрьма.

Оторвав взгляд от зеркальца заднего вида, Шон глядел на огни на противоположной стороне автострады. Они были нацелены на них, как дула пистолетов; они тянулись мимо, как туманные ленты, расплываясь, сливаясь между собой. Со всех сторон они опоясали город с его многоэтажными жилыми домами, башнями учреждений, гаражами, аренами, ночными клубами и церквами, и Шон знал: погасни один из этих огней, и никто этого не заметит. И не заметит, если зажжется новый. Но все же они мерцали, сияли, поблескивали и вспыхивали, перемигиваясь с вами, вот как сейчас перемигивались с огнями фар его и Уайти, мчавшихся по автостраде в этом потоке желто-красных огней, проносящихся, летящих мимо в мутных воскресных сумерках.

Летящих куда?

К мраку погашенных огней, дурачок ты эдакий. К стеклу, разбитому вдребезги.

* * *

После полуночи, когда Аннабет и девочки наконец отправились спать, а кузина Аннабет Селеста, прибежавшая, едва узнав о несчастье, уже задремала на своей кушетке, Джимми спустился вниз на переднее крыльцо трехэтажки, которую он делил с братьями Сэвиджами.

Он прихватил с собой бейсбольную перчатку-ловушку Шона, нацепил ее на руку, хотя большой палец его теперь не лез в перчатку и протолкнуть в нее кисть он мог только до половины. Он сидел, уставившись на четыре проезжие полосы Бакинхем-авеню, подкидывая и ловя мячик; мягкое трение кожи о кожу действовало на него успокаивающе.

Джимми всегда любил сидеть здесь ночью. Витрины лавок на авеню закрыты, большей частью не освещены. Кварталы, где днем кипела жизнь, затихали. И тишина эта была особая. Шум, царивший здесь днем, не исчезал, он лишь затаивался, втянутый в глубины, как воздух в легкие, ждущий, когда его выдохнут. Такая тишина тоже успокаивала, умиротворяла сознанием, что шум потом вернется, вырвется из плена. Джимми не мог представить себе жизни в деревне, где нет шума громче этой тишины, где молчание хрупко и разбивается от малейшего касания.