Читать книгу - "Домашняя готика - Софи Ханна"

– Хорошо. Вас карьера не интересует. А Харбарда?

Лицо Хэя перекосило, словно от боли.

– Видите ли, Кит всегда был моим учителем. Он был оппонентом на защите моей докторской, помог найти эту работу. Он с самого начала взял меня под крыло. Знаю, он может показаться немного самовлюбленным…

– Вы защищаете его, – заметил Саймон, – но я на него не нападал.

Хэй вздохнул.

– Вы – нет, а вот я собираюсь. Хотя мне это будет очень неприятно.

Саймон старался не выказать заинтересованности – эта тактика либо срабатывала очень хорошо, либо не срабатывала вовсе.

– Боюсь, он потерял контроль.

– Потерял контроль? – Такого поворота Саймон не ожидал. Харбард казался человеком, строящим свою карьеру с холодной, ясной головой.

– Могу я предложить вам чего-нибудь выпить, прежде чем начнем? – спросил Хэй. – Прошу прощения, надо было давно это сделать.

Саймон поблагодарил и отказался.

– Не хочу, чтобы Кит узнал, что я… высказал некоторые сомнения. Могу я надеяться, что до него это не дойдет?

– Постараюсь.

– Он приятный человек. Не стану утверждать, что мы близкие друзья, но…

– Почему нет? – прервал его Саймон.

– Простите?

– Вы сказали, что давно его знаете, он был вашим учителем, – я решил, что вы хорошие друзья.

– У нас всегда были скорее профессиональные отношения. Накоротке мы не общались. Хотя… ну, иногда Кит рассказывает о своей личной жизни. – Хэй выглядел немного смущенным. – Откровенно говоря, довольно часто.

– Но никогда не спрашивает о вашей?

Судя по виноватой улыбке Хэя, Саймон не ошибся.

– Он знает названия всех моих книг и статей, но иногда забывает, как меня зовут, – зовет меня Джошуа. Думаю, он не в курсе, что я женат и скоро стану счастливым отцом двоих детей.

– Близнецы? – Саймон старался просто соблюдать приличия, с удивлением отметив, что на самом деле ему все равно. Будут ли у него когда-нибудь дети? Это казалось все менее вероятным.

– Нет, нет, – Хэй рассмеялся, – слава богу, нет. Один уже вылупился, второй в процессе.

– Поздравляю.

– Не надо. – Хэй поднял руку, прерывая Саймона. – Простите, я немного суеверен. Поздравления до того, как все случилось, понимаете? Там еще долго. Вы верите в идею искушения судьбы?

Саймон верил. Он свято верил, что кто-то искушал судьбу – в его пользу – задолго до его рождения. Это объясняло факт его существования.

– Чувствую себя виноватым, – признался Хэй. – Это я заинтересовал его идеей семейных убийств. Он вам не рассказывал?

– Нет. – Саймон с трудом сопротивлялся мерзкому желанию сообщить Хэю, что Харбард вообще ни разу о нем не упомянул.

– Я занимался проблемами отношений преступника и общества, социальной реабилитации преступников, стремления к повторному нарушению закона и тому подобным. Был один парень, Билли Касс, я часто навещал его в тюрьме. С такими людьми обычно сближаешься во время работы. Ну, думаю, в вашей профессии так же…

Саймон промолчал. Он никогда не сближался с говнюками, разве что географически. Ему и того хватало.

– Тюрьмы, скажу я вам… Билли выходил на волю и опять садился, выходил и садился. Сейчас на свободе, но скоро сядет. Такова, в его представлении, жизнь. Она ему даже отчасти нравится.

Саймон кивнул. Ему был знаком этот тип людей. Билли, подумал он. Уильям. Но фамилия Касс, не Маркс.

– В одной из тюрем, где он сидел, был человек, которого они мучили всей толпой – били, истязали. И охрана тоже. Мужчина сидел за убийство трех своих дочерей. От него, точнее, от них всех ушла его жена, и он хотел мести. Убил собственных детей, потом попытался убить себя – неудачно. Представьте себе. – Хэй сделал паузу, удостоверяясь, что Саймон оценил серьезность преступления. – Нет, вы не можете этого вообразить. Этот человек не похож на Билли, ему не нравилось быть в тюрьме, ему вообще не нравилось быть. Он хотел умереть, действительно хотел, но у него не получалось. Снова и снова он пытался покончить с собой – ножи, перевязывал сосуды, даже пытался разбить голову об стену камеры. Охрана с удовольствием ему позволила бы, если бы не новые установки. Им сказали, что в тюрьме слишком высокий уровень самоубийств. И они стали изводить его особым способом: они спасали его. – Хэй нахмурился, помолчал. – В жизни ничего ужасней не слышал. Тогда я и решил, что должен что-то с этим сделать.

– Вы же не думаете, что, публикуя книги и статьи, вы с Харбардом прекратите подобные преступления? Или облегчите жизнь родственникам жертв?

– Конечно, воскресить погибших выше моих сил, – согласился Хэй. – Но я могу попытаться понять, а понимание всегда помогает, не так ли?

Саймон сомневался, что ему стало бы легче, пойми он, почему в ответ на его предложение Чарли расплакалась, обматерила и вышвырнула его из дома. Вечная неопределенность куда предпочтительней. Кое с чем тяжело сталкиваться лицом к лицу.

– В любом случае, одобряете вы или нет, – продолжал Хэй, слегка пожав плечами, словно извиняясь, – мы с Китом решили посвятить себя и свои исследования семейным убийствам. Это было четыре года назад. В данный момент в стране лишь небольшая горстка экспертов по этому вопросу. И, судя по тому, что я знаю о смерти Джеральдин и Люси Бретерик, этот случай не подходит ни под одну модель семейного убийства из тех, с которыми мы сталкивались в наших исследованиях. Совершенно не подходит.

– Что? – Рука Саймона нырнула в карман пиджака за блокнотом. – Вы хотите сказать, что не считаете Джеральдин Бретерик виновной в обеих смертях?

– Именно так, – без колебаний ответил Хэй.

– Харбард полагает иначе.

– Мне это известно. И я не могу образумить его, как ни стараюсь. Он собирается написать книгу, уводящую совершенно не в том направлении, и это моя вина.

– Ваша вина?

Хэй потер лицо руками.

– Семейные убийства не похожи на убийства обычные – это первое, что вы должны понять. Люди убивают по множеству причин – диапазон мотивов просто огромен. Но вы удивитесь, как мало моделей семейных убийств. Настолько мало, что я вполне успею, – Хэй глянул на часы, – пробежаться по всем еще до обеда. Во-первых, случаи, когда убивают всю семью – жен, детей, самих себя – из-за финансовой несостоятельности. Убийца не может смириться со стыдом, разочарованием и позором, которые, как он считает, испытают члены его семьи. Смерть представляется ему меньшим злом. Такие люди всем казались – да таковыми и были – любящими, заботливыми мужьями и родителями. Они не в силах продолжать жить и не могут понять, как семья проживет без них. Они воспринимают убийство как последний акт заботы и защиты, если угодно.

– Обычно это представители среднего класса?