Читать книгу - "Совсем другая жизнь - Владислав Куликов"

— Что же касается неверных, речь не о вере, вернее, не совсем о вере, — продолжал Жураев.

— А о чем же?

— О неверных клятве, неверных своему слову или не верящих ни во что…

— Может быть…

— Я тебе точно говорю. Кто хочет увидеть в исламе плохое, тот и увидит. А ты посмотри реально, не предвзято. У нас много хорошего, чему и христианам не мешало бы поучиться.

— Чему, например?

— Заботе о детях: у нас не принято отказываться от своих детей или родителей. Поэтому у нас нет домов престарелых. Мусульманин должен быть очень чистоплотным человеком. Перед каждым намазом надо помыться. А намаз пять раз в день…

— Ладно, убедил, убедил, — замахал руками особист…

И все-таки он не доверял лейтенанту-таджику. «Черт его знает, — думал особист, — говорит одно, а думать может совсем другое. Восток!»

Но в бою большинство сомнений отпали…

— Уходим, — скомандовал разведчик, садясь за руль.

Но Жураев и Опарин не успели запрыгнуть в машину: под уазик поднырнула граната с огненным хвостом. От взрыва автомобиль подскочил. Разведчик вывалился из кабины на землю. Но он не был убит или даже ранен. Просто оглушен.

Опарина откинуло назад на несколько метров, а вот Джамшед упал совсем рядом со взорванной машиной. Медленно, со стонами, поддерживая свои головы, разведчик и особист встали. Жураев остался лежать на земле.

Офицеры подошли к лейтенанту.

— Жив? — спросил разведчик, наклоняясь над Джамшедом.

— Не знаю, — слабым голосом ответил тот.

— Жив, — радостно произнес Опарин, тряся головой, словно пытался вытряхнуть воду, попавшую в уши. От взрыва их заложило, а черепушка гудела, как медный котелок…

У Джамшеда было легкое ранение: осколком навылет. Разведчик и особист взвалили лейтенанта на плечи с двух сторон и потащили в сторону заставы…

С гор заговорили зэушки, прикрывая отход своих.

В ту ночь пограничники положили больше полусотни боевиков. Еще несколько десятков человек было ранено. После этого в Ванче стало необычайно спокойно. Со стороны же пограничников убитых не было. Только один раненый — Джамшед Жураев.

Начальник заставы вызвал по рации вертушку из Душанбе. Через несколько часов Джамшед, сопротивлявшийся эвакуации до последнего, был насильно отправлен в госпиталь.

* * *

А под Поршневом еще шел бой. Разведчик «свояк» из погранотряда привел чумазого памирца с длинными волосами. «Хлыщ», — почему-то подумал Филин, смотря на его высокую и худую фигуру. Мешковатые штаны пузырились на ногах. Широкая нестираная рубаха надувалась от ветра.

— Мирзо, — представил паренька «свояк».

На вид тому — чуть меньше двадцати. На вытянутом, но красивом лице паренька появилась улыбка.

— Можно обойти их через могилу Сталина, — сказал на памирском диалекте Мирзо.

— Через что? — переспросил Филин, думая, что несколько подзабыл памирскую речь…

— Через могилу Сталина. — Мирзо махнул рукой в сторону гор. — Оттуда они ждать не будут, а если через ущелье пойдете, нарветесь на засаду.

— Что это за могила такая? — спросил Филин потом потихоньку у «свояка».

Оказалось, что в тридцатые годы по всему Памиру поставили огромные монументы Сталина. Но горный Таджикистан был настолько далек и оторван от «большой земли», что вести о смерти Сталина и развенчании культа личности добрались до отдаленных памирских кишлаков почти одновременно. Так получилось. И тут же вместе с репортажем с похорон пришел приказ — снять памятники.

Добрые и наивные памирцы решили, что у русских такая традиция — после смерти великого человека хоронить его памятники.

Памятник сняли, завернули по мусульманским традициям в одеяло и похоронили. Все было просто и душевно: плакали женщины, произносили речи мужчины, удивленно глазели дети…

Надпись на плите гласила:

СТАЛИН

ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ 1879–1953 гг.

На могиле «вождя всех народов» зеленела аккуратно подстриженная травка. Лежали свежие цветы.

— Женщина из Поршнева ухаживает за могилой, — объяснил Мирзо, — у них эта должность по наследству от матери к дочери передается…

Разведчики поднялись по узкой тропинке и увидели внизу пулеметный расчет, залегший в расщелине. Он как раз перекрывал подступы на том пути, по которому они хотели пройти… Там бы все и полегли…

— А почему он нам помогает? — потихоньку спросил Филин у «свояка», еле заметно кивая на Мирзо.

— Да он наркокурьер, — ответил оперативник, — взял на той стороне в долг мешок травки, перетащил и здесь продал. А деньги зажал. Вернулся с автоматом в Афган и расстрелял кредиторов. Теперь ссыт, что за ним придут. Боится: если мы уйдем, то на границе будет проходной двор. Ему тогда точно кранты… Поэтому помогает нам абсолютно бесплатно, по зову сердца… Наш лучший агент, кстати…

Пограничники расстреляли боевиков как в тире. Всех, кроме одного пулеметного расчета, залегшего за камнями у отвесной горной стены. Бить в лоб было бесполезно. Пули со свистом, рикошетили от валунов.

Тогда спецназовец Бемс поднял ствол и дал очередь по стене, вышибая из нее твердые куски горной породы. Камни полетели вниз прямо на головы боевиков. Пулемет замолк. Воспользовавшись этим, Бемс, Бука и Бес (знаменитое «три Б») бросились вперед и расстреляли пулеметчиков почти в упор…

В ту же минуту стая «крокодилов» и Ми-8 налетела на ту сторону. Над афганским берегом поднялась пыльная стена от разрывов реактивных снарядов.

Под этим прикрытием колонна пограничников рванулась вперед и зашла в Поршнев. Бука спрыгнул с бээмпэ и с ножом в руках кинулся к двум боевикам, убегавшим от них во дворы…

Чтобы объяснить дальнейшее поведение разведчиков, надо кое-что понять.

…В бою все органы чувств человека работают по-иному. Все обострено. Пространство и время будто искривляются.

Бой — это удивительное состояние. Это игра по самым высоким ставкам. Это ураган, сметающий с тебя всю шелуху. Потом, много позже, вспоминая свои поступки, ты можешь сказать: м-да, ну и снесло же мне крышу тогда… Тебя нагонит запоздалый страх. Или даже раскаяние. Но это будет позже…

А сейчас за тебя работает и дышит совсем другой человек. Он не просто спасает твою шкуру, он живет в бою, и только в бою. Он мыслит совершенно другими категориями.

Лишь много позже ты поймешь, что был в твоей жизни только один момент, когда ты был абсолютно счастлив: когда тот, другой человек, попал в цель. Он оказался сильнее, умнее, быстрее. И потому ты сидишь здесь, в кресле-качалке, и читаешь внукам сказки. А сотня-другая славных воинов давно лежит в сырой земле, потому что имела неосторожность встать у тебя на пути…