Читать книгу - "Жить и сгореть в Калифорнии - Дон Уинслоу"

Карпотцев обладает нюхом на таланты, а в молодом Валешине он усматривает талант. Валешин жесток, замкнут и ненавидит людей, он умен и хитер, мать родную подожжет, если понадобится. Именно замкнутый человеконенавистник Карпотцеву и требуется. Поэтому они некоторое время бродят по парку, разглядывая женщин и болтая, а затем Карпотцев покупает два мороженых и усаживается с Дэзиком на скамейку.

И говорит:

— Как вы относитесь к тому, чтобы перебраться в Америку?

Высовывая толстый язык, он лижет мороженое, и в этом есть что-то неприличное. Улыбается мефистофельской улыбкой.

— Очень хорошо отношусь.

Ему же только что предложили рай!

— Соединенные Штаты, — говорит Карпотцев (продолжая эту лекцию, он время от времени слизывает мороженое), — ведут экономическую войну с Советским Союзом. Рейган знает — как знаем и мы, — что соответствовать им мы не можем. Не можем продолжать строить ракеты и подводные лодки в том темпе, в каком мы их строили, и одновременно поддерживать уровень экономики, необходимый для создания рая для рабочих. Жестокая правда, Дэзик, состоит в том, что они могут выиграть холодную войну просто потому, что потратят на нее больше нашего.

Он делает паузу и глядит в даль парка с таким видом, словно парк этот вот-вот может исчезнуть с лица земли, как и весь советский образ жизни.

Стряхнув с себя задумчивость, он продолжает:

— Нам нужны деньги, нужна твердая валюта, а советская экономика дать это не способна. У нее этого просто нет.

— Так где же взять эти деньги?

— В Америке, — говорит Карпотцев. — Наши уголовники, эмигрировавшие в эту страну, теперь сосут доллары из американской экономики как из дойной коровы. Но они, заметьте себе, гангстеры, бандиты, и мы считаем, что если такое по плечу обычным преступникам, то…

…То на что же способен кадровый и отлично вымуштрованный офицер КГБ?

— Идея в самом деле блестящая, — говорит Карпотцев. — И надо ее… — Он осекся. — Мы в двойной выгоде — отнимем у них и получим сами. Каждый доллар, который мы заработаем, — потерян для них. И где же лучше всего бороться с капиталистической системой, как не в ее средоточии и главном ее городе?

— Значит, мое задание сродни экономическому саботажу?

— Можно и так сказать, — говорит Карпотцев. — А если по-другому, то заданием будет — красть. И красть как можно больше.

Дэзик не верит своим ушам. Ведь он морозил свою задницу в этом чертовом Афганистане и готовится морозить ее вновь грядущей зимой — уже в Советском Союзе, катящемся, по-видимому, в тартарары, все, на что он смеет надеяться, — это делить убогую квартиру с матерью до скончания века и, может быть, выкраивать недельку в черноморском доме отдыха, и часть его души вопиет: Я должен вырваться от нее, и это мой шанс. Но другая часть души кричит: это мой шанс устроить ей достойную жизнь, и ведь ему предлагают перебраться в Америку не просто так, а с ясно сформулированной целью — разбогатеть.

Так в чем же уловка?

— Вам, разумеется, придется стать евреем, — говорит Карпотцев.

— Евреем? — удивляется Дэзик. — Почему?

— А как иначе мы сможем вас туда внедрить? — говорит Карпотцев. — Господи, американцы ведь нам все уши прожужжали: «Выпустите побольше евреев!», «Выпустите евреев!». Вот и отлично. Мы выпустим некоторое количество евреев, а с ними и нескольких наших агентов, натасканных, как вы выразились, на экономический саботаж.

— Но стать евреем…

— Это жертва, конечно. Понимаю, — говорит Карпотцев. — Быть может, такая жертва слишком велика и не стоит…

— Нет, нет, нет, — быстро идет на попятную Дэзик. Перед ним мелькнула страшная картина: его шанс ускользает от него. — Нет, конечно же я соглашаюсь выполнить это задание!

Карпотцев долизывает мороженое и скалится в улыбке.

— Мазелтоф,[21]— произносит он.

И Дэзик поступает в «еврейскую школу».

Это организованный КГБ краткий курс занятий, где еврейские узники обучают премудростям Торы, рассказывают о Рассеянии, Холокосте и знакомят с длинным перечнем русских грехов перед евреями — Дэзик изучает историю сионизма, историю государства Израиль, еврейскую культуру и традиции. Знакомится с произведениями еврейских художников, писателей и композиторов.

В качестве выпускного экзамена им устраивают пасхальный седер.

И Дэзик словно бы говорит:

«Ну вот и все, теперь давайте мне мой авиабилет».

А Карпотцев словно бы отвечает:

«Не торопись, еврейский торопыга. Есть тут еще одна загвоздка — посиди-ка ты в тюрьме».

— В тюрьме? Вы не говорили о тюрьме!

— Ну а сейчас говорю, — парирует Карпотцев, снова прогуливаясь с Дэзиком по парку. — Нам нужно, Дэзик, чтоб вы влились в банду, в организацию. Ведь именно эти люди сосут деньги из Штатов. Не став членом их организации, вы не принесете нам абсолютно никакой пользы. И, к сожалению, членство приходится заслужить пребыванием в местах лишения свободы. Получить там, так сказать, верительные грамоты.

Дэзик рвет и мечет — он зол и на Карпотцева, и на себя, позволившего этому человеку шаг за шагом заманить его в ловушку.

— А разве нельзя просто придумать для меня легенду с криминальным прошлым? — спрашивает Дэзик.

— Можно, — говорит Карпотцев. — Но ограничиться одним этим было бы неразумно и небезопасно для вас. Нет, некоторые знания, опыт, а также связи вы можете приобрести только в тюрьме.

— И как долго мне там быть? — спрашивает Дэзик.

— Не слишком долго, — отвечает Карпотцев. — Года полтора, как за мелкую кражу. Я мог бы вам это приказать, но не хочу.

У Дэзика голова идет кругом. Полтора года тюрьмы?

— Даже не знаю, полковник…

— А кто знает? — И он спрашивает: — Может, нам стоит заняться выездными документами для вашей матушки?

Ну и скользкий же тип этот говнюк! Как и все прочие говнюки кураторы, Карпотцев точно знает, когда и на какие кнопки нажимать.

— А вообще тяжело это — несколько месяцев в тюрьме? — спрашивает Дэзик.

Угу, так-то оно лучше.