Читать книгу - "Возмездие - Фридрих Незнанский"

Оленин вышел на кухню.

— Митя? — позвал из ванной учитель. — Давай-ка потри и ты мне спину.

Митя взял намыленную мочалку. Максимыч поднялся, постоял перед мальчиком во весь рост. Словно демонстрируя свои бедра и низ живота. Затем повернулся, присел. Митя тер изо всех сил, стараясь не анализировать события. Ну, встал, ну, голый мужик, и что? Что я, голых мужчин не видел? Мальчишек — да. А мужчин?.. В Эрмитаже-то скульптуры видел? Видел, конечно. Но в жизни все, оказывается, не так... скромно... Что же, Максимычу из-за этого в ванной одетым сидеть? А если бы он был на маме женат, и мы ходили бы с ним в баню, и я бы видел его эти... места каждую неделю. Ну, и что? Ну, и привык бы. Тоже мне, бином Ньютона...

Но все же что-то было не так... «Что? — пытался понять Митя. — Отчего я испытываю чувство неловкости и стыда? Это оттого, что он смотрит так... Изучающе? Да. И оценивающе. Будто проверяет меня на какую-то свою, особую «вшивость». Или на «слабо»...»

— Все, хорош! А то кожу сдерешь! — остановил его Максимыч. — Иди, я через пять минут буду.

Митька вернулся в кабинет и, чтобы не схватить очередной бутерброд, начал листать альбом. Эпоха Возрождения. Мадонны с огромными, головастыми младенцами на коленях... Скульптуры. Вот «Скорчившийся мальчик» Микеланджело.

— Ну-с, вот мы: я и горячее!

Юрий Максимович, также облаченный в шелковый, расшитый драконами халат, внес блюдо, на котором ароматные куски мяса были обложены молодой отварной картошкой, щедро посыпанной укропом.

— Ух ты! — только и смог вымолвить Митька.

Блюдо заняло почетное центральное место. Юрий

Максимович откупорил коньяк, разлил по пузатым бокалам, поднял свой, весело проговорил:

— Ну что, Дмитрий Сергеевич! Поздравляю тебя с завершением похода, в котором ты замечательно справился с должностью финансового директора, в котором ты был примером выдержки, силы духа, стойкости. Ты был мне опорой, моей правой рукой. Ты вел себя, как взрослый мужчина. Давай за тебя!

— И мне коньяк пить? — спросил Митя.

— Конечно! Ты же не на улице и не в дурной компании. Или в дурной? — улыбнулся учитель.

— Вы что?! — выдохнул Митька.

— Ну, до дна!

Максимыч выпил, Митька, зажмурившись, последовал его примеру. Коньяк обжег горло, пищевод, желудок. Митьке показалось, что все его внутренности заполыхали огнем.

— Запей! Теперь закуси икрой! Вот так. Ты что, в первый раз коньяк пьешь?

— Ага, — едва отдышавшись, кивнул Митя. — Я крепкие напитки не люблю. Я пиво люблю.

— Ну да, подсадили вас рекламщики на пиво. Вся молодежь с бутылками. Как партизаны с «лимонками». Тяжелый, между прочим, напиток. На печень давит. Глоток хорошего коньяка куда полезнее. Ешь, ешь. Боже, неужто ты такой голодный? — смеялся Максимыч, глядя, как Митька буквально рвет мясо чуть ли не руками.

— Ой, Юрий Максимыч, правда, ужас, какой голодный! А вы что-то совсем мало едите!

Максимыч не спеша потягивал коньяк.

— Я вообще немного ем. Давай-ка выпьем еще. За твою маму. Она у тебя замечательная, — с легкой, непонятной усмешкой произнес он и плеснул в бокал Мити изрядную порцию коньяка.

— За маму конечно, — согласился Митя, чувствуя, что пьянеет и от непривычно обильной еды, и от непривычно крепкого напитка. — Моя мама вправду очень хорошая, очень! — он так страстно произнес эти слова, что Юрий Максимович рассмеялся:

— Хотелось бы мне, чтобы кто-то так же истово хвалил меня. Ну, прозит!

Они выпили. Митя опять сделал большой глоток, стараясь не отставать от учителя. И потянулся к соку, чтобы скорее запить.

— Так я и о вас так же говорю, — хватая виноград, откликнулся он. — Я маме о вас столько говорю!! Ик, — он неожиданно громко икнул. — Что это я... Ик... Ик...

Юрий Максимович рассмеялся:

— Митька, да ты опьянел совсем!

— Я... Нет, чт-то вы, — чувствуя, что сокрушительно пьян, лепетал Митя.

— Давай-ка в постель! Ляжешь, поспишь. — Голос учителя звучал повелительно и нетерпеливо.

— Нет, чт-то вы! Я домой!

— Я тебя в таком виде никуда не отпущу! Проспишься и поедешь! — не допускающим возражения тоном произнес Максимыч, поднял Митю из-за стола и буквально потащил его в спальню.

— Н-не надо, неудобно, я с-час домой, — слабо отбивался мальчик.

Но едва они добрели до постели, Митя рухнул и заснул.

Он проснулся от ощущения какого-то ужаса... Понял, что обнажен и что рядом с ним лежит кто-то голый. И к еще большему ужасу осознал, что это Юрий Максимович. Его руки шарили по Митькиному телу.

— Что вы делаете? Не надо, — едва прошептал Митя, пытаясь вырваться.

— Тихо, тихо, не рыпайся, — хриплый голос возле уха исходил возбуждением. — Не бойся, это не больно, тебе понравится... Ты мой сладенький мальчик...

Крепкие руки держали Митьку, одна из них, вымазанная каким-то кремом, спустилась вниз...

— Не надо! — заплакал Митька.

Но что-то жесткое, большое уже вонзилось в него, причиняя резкую боль, заставляя выгнуться дугой.

— Не так, согнись, — хрипел в ухо совсем чужой, гадкий, мерзкий мужик, наваливаясь на него всей своей тяжестью, хватая зубами его ухо... — А-а-а, хорошо, как хорошо!.. — хрипело чудовище...

Марина в который раз смотрела на часы. Девять вечера! Она обзвонила всех, чьи телефоны были в записной книжке сына. Все, кто был в походе, вернулись домой еще в пять вечера. Звонить еще раз маме она побоялась. Митька к ней не приезжал. И если сказать, что ее драгоценного внука до сих пор нет дома, она с ума сойдет. Телефон Юрия Максимовича тоже не отвечал. Ребята сказали, что с вокзала они ушли вместе. Да что же это такое?

Марина курила одну сигарету за другой, то набирая «Справку о несчастных случаях» и выслушивая очередной раз: «Об Оленине сведений нет», то усаживаясь изваянием у телефона, ожидая звонка с обреченностью приговоренного к смерти. Вот сейчас позвонят из больницы... Его сбила машина. Господи, только не это! Только бы он был жив и невредим! Только бы был жив! В груди стоял комок, который мешал дышать.

Она все пыталась вздохнуть полной грудью и не могла...

В дверь позвонили. Звонок был таким слабым, тихим, что Марина не сразу услышала его, а услышав, вскинулась, бросилась к двери, на ходу крестясь и повторяя какую-то несвязную молитву.

Митька шагнул в прихожую, и Марина вздохнула, ощутив, что комок исчез: ее мальчик жив! Боже, какое счастье!

— Митька! Как ты напугал меня!