Читать книгу - "Восемь - Кэтрин Нэвилл"

— Не может быть! — заявила я. — Я никогда даже не слышала о них. И до сих пор практически ничего не знаю. Я не имею никакого отношения к этой дурацкой игре.

Машина ехала вдоль погруженного во тьму берега моря.

— Но возможно, кто-то считает иначе, — сухо проговорил Ним.

После пологого поворота море осталось позади. Теперь по обе стороны дороги тянулись ухоженные живые изгороди, за которыми простирались обширные частные владения. Время от времени в свете луны мелькали огромные особняки и укрытые снегом лужайки перед ними. В ближайших пригородах Нью-Йорка я никогда не видела подобных имений. Они напомнили мне о книгах Скотта Фицджеральда.

Ним рассказывал мне о Соларине.

— Я знаю только то, о чем писали в шахматных журналах. Александр Соларин, двадцати шести лет, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вырос в Крыму, в лоне цивилизации, но в раннем возрасте никаких признаков цивилизованности не проявлял. Он был сиротой, воспитывался в приюте. В возрасте девяти или десяти лет он наголову разбил мастера-шахматиста. В шахматы играл с четырех лет, его научили рыбаки-черноморцы. После победы его сразу же взяли в шахматную секцию при Дворце пионеров.

Я знала, что это значит. Дворец юных пионеров был всего лишь воспитательной организацией в стране, которая посвятила себя поиску шахматных гениев. В России шахматы — не просто национальный спорт, это отражение мировой политики, самая высокоинтеллектуальная игра в истории. Русские считали, что длительная гегемония в шахматах подтверждает их интеллектуальное превосходство.

— Так. Если Соларин обучался во Дворце пионеров, это означает, что он прошел мощную идеологическую обработку? — предположила я.

— Должно означать, — уточнил Ним.

Автомобиль снова свернул к морю. Брызги волн долетали до дороги, на которой лежал толстый слой песка. Наконец она уперлась в большие двустворчатые ворота, обитые железом. Ним нажал несколько кнопок на пульте, и ворота стали открываться. Мы въехали во владения Снежной Королевы: густые джунгли запущенного сада и гигантские сугробы.

— На самом же деле, — говорил Ним, — Соларин отказался нарочно проигрывать определенным шахматистам. Это жесткое правило политкорректности среди русских на турнирах. Оно постоянно подвергается критике, но русских это не останавливает.

Дорога не была разъезжена, похоже было, что в последнее сюда не въезжала ни одна машина. Кроны деревьев сплелись над головой, образуя подобие церковных сводов, и скрывали от глаз сад. Машина подъехала к круглому газону с фонтаном в центре. Перед нами в свете луны серебрился дом. Он был огромным, с большими фронтонами и множеством печных труб.

— И потому, — Ним заглушил мотор, — наш друг мистер Соларин пошел учиться физике, а шахматы забросил. За последние шесть лет он нигде не был основным претендентом, если не считать одного случайного турнира.

Ним помог мне выйти из машины, захватил картину, и мы подошли к парадной двери. Он достал ключ и отпер замок.

Мы очутились в огромной прихожей. Засияла большая хрустальная люстра. Пол в прихожей и в комнатах, которые выходили в нее, был сделан из вырезанных вручную сланцевых плит, отполированных таким образом, что они были похожи на мраморные. В доме было так холодно, что я видела собственное дыхание; на стыках плиток пола образовались ледяные прожилки. Через анфиладу темных комнат Ним провел меня на кухню, которая располагалась в задней части дома. Какое это было чудесное место! На стенах и потолке сохранились старинные газовые светильники. Поставив на пол картину, Ним зажег рожки на стенах, и они осветили все вокруг уютным золотым светом.

Кухня тоже поражала своими размерами — тридцать на пятьдесят футов. Одна из стен представляла собой французское окно, выходившее на заснеженную лужайку. У противоположной стены располагались плиты с духовыми шкафами, такие огромные, что на них можно было приготовить еды на сотню человек. Возможно, плиты топились дровами. С противоположной стороны был сложен гигантский камин, который занимал всю внутреннюю стену. Перед ним стоял круглый дубовый стол на восемь-десять человек, с поверхностью, сплошь изрезанной за годы использования. В разных частях кухни были расставлены несколько наборов удобных стульев и мягкие диванчики, застеленные пестрым ситцем.

Ним подошел к поленнице, сложенной рядом с камином, и споро наколол лучины на растопку с двух-трех больших поленьев. Прошло несколько минут, и комната осветилась мягким теплым сиянием. Я сняла ботинки и свернулась на софе, Ним в это время откупорил бутылку хереса. Он подал мне бокал и плеснул немного в свой, затем уселся рядом со мной. Я стянула с себя пальто, и мы с ним чокнулись бокалами.

— За шахматы Монглана и приключения, которые тебя ждут,—с улыбкой провозгласил Ним и сделал глоток.

— М-м-м… Превосходный херес, — похвалила я.

— Это амонтильядо, — пояснил он, крутя в руке бокал. — Кое-кто был живьем замурован в стене из-за того, что умел отличать амонтильядо от хереса[16].

— Я надеюсь, это не то приключение, которое ты приготовил для меня, — сказала я. — Мне действительно надо завтра быть на работе.

— «Я умер за красоту, я погиб за правду», — процитировал Ним. — Каждый верит, что у него есть то, за что можно умереть. Но я никогда не встречал человека, который бы рисковал жизнью из-за совершенно ненужной работы в «Кон Эдисон».

— Теперь ты пытаешься меня запугать.

— Вовсе нет, — сказал Ним, скидывая свою кожаную куртку и шелковый шарф.

Под курткой оказался яркий красный свитер, который восхитительно шел к его бронзовой шевелюре. Ним вытянул ноги.

— Однако если бы таинственный незнакомец подошел ко мне в пустой комнате здания ООН, я бы не стал отмахиваться от этого происшествия. Особенно если за его предостережением сразу же последовали безвременные кончины других.

— Как ты думаешь, почему Соларин выбрал меня? — спросила я.

— Я надеялся, что ты сама объяснишь мне это, — сказал Ним, расслабленно потягивая херес и глядя на огонь в камине.

— А как насчет этой секретной формулы, про которую он заявил в Испании? — предположила я.

Отвлекающий маневр, — сказал Ним. — Считают, что Соларин помешан на математических играх. Он изобрел новую формулу прохода коня и ставит на нее, готовый отдать ее тому, кто победит его. Ты знаешь, что такое проход коня? — добавил он, заметив мой непонимающий взгляд. Я покачала головой.

— Это математическая головоломка. Надо пройти всю доску восемь на восемь, не пропуская ни одной клетки, обычным ходом коня: две клетки по горизонтали, одна по вертикали или наоборот. Веками математики пытались вывести формулу, чтобы это проделать. Эйлер предложил новый вариант, и то же сделал Бенджамин Франклин. Вариант Франклина называют еще закрытым, поскольку в конце пути конь оказывается в той же клетке, с которой начал.