Читать книгу - "Час джентльменов - Дон Уинслоу"

К йоге ее приобщил Келли Кухайо.

Воспоминания одолевали Буна. Доплыв до дна, он выгнулся и помчался наверх. Там он оглянулся и посмотрел на берег.

Все сёрферы просто умирали со смеху, когда Келли принялся заниматься йогой на пляже. Ему на это было наплевать — бросив коврик на песок, он проделывал медленные упражнения: скручивал себя в узел, потягивался, принимал невообразимые и уморительные позы, не обращая внимания на смешки и колкости окружающих.

Келли с улыбкой продолжал заниматься.

А потом, в воде, рвал всех этих сёрферов на тряпки.

Смейтесь сколько влезет, ребятки, обзывайте его «гуру», «свами»,[52]изображайте Джорджа Харрисона — на доске он сделает вас, как маленьких. Келли мог заполучить любую волну, выбрать идеальную траекторию и пронестись по ней с такой грацией и мощью, какие вам и не снились. И так пожилой КК катался целый день.

Бун, держась на воде, взглянул на пляж, вспомнил еще кое-что и громко расхохотался.

Ему на память пришел тот день, когда Санни начала заниматься йогой вместе с КК. Просто подошла к нему, положила рядом свой коврик и попробовала повторять его движения. КК никак на это не отреагировал, лишь улыбнулся и продолжил заниматься. Вот тогда-то парни на пляже стали следить за ними особенно пристально — еще бы, этакая штучка, да как выгибается, да какие позы принимает! Какой же дурак откажется от такого зрелища. Вскоре рядом с Санни пристроился еще один сёрфер, потом еще парочка, и вскоре КК уже вел целый класс по йоге на пляже.

Бун йогой не увлекся — ему хватало тренировок в воде, — а вот Санни стала фанатом. Она прекрасно понимала, что КК в каком-то смысле заменил ей отца. Ее собственный папаша испарился, когда девочке было три года, и она открыто признавала, что отца ей страшно не хватает.

— Это же основы психологии, — сказала она как-то Буну во время их очередного заплыва. — Просто я отдаю себе отчет в своих потребностях, поэтому не буду пытаться получить тепло, которым меня обделил отец, от своего парня.

И это здорово, подумал про себя Бун, который в то время был ее парнем. Так что занятия Санни йогой с КК пошли всем на пользу.

— Знаешь, чем-то он даже лучше настоящего, — призналась она как-то Буну.

— Чем же?

— Тем, что я сама его выбрала. Я знала, какие качества мне хотелось бы видеть в идеальном отце, и получила их, вместо того чтобы мириться с недостатками своего реального папаши.

— Понимаю, — кивнул Бун.

КК тоже все понимал.

Его такие отношения совершенно не тяготили, он никогда не обсуждал их, не говоря уж о фразах вроде «Можешь звать меня папой, доченька» и прочих ужасах. Он оставался самим собой — добрым, деликатным, мудрым и чутким.

Словом, идеальный отец.

Как бы то ни было, у Санни были бабушка Элеанор, и эрзац-папа КК, и свой набор генов, и уверенность в себе, и любовь к океану, поэтому она не страдала типичным неврозом южнокалифорнийских девиц из неблагополучных семей, которые мечутся как сумасшедшие в поисках любви и в конце концов плодят очередное поколение южнокалифорнийских девиц из неблагополучных семей.

Вместо этого она стала отличным сёрфером.

И отличной любовницей, и отличным другом.

Бун помнил ту ночь на пляже. По песку стелился густой туман, они с Санни занимались любовью под причалом, а океан окатывал их теплыми волнами. Ее длинная изящная шея на вкус была соленой-соленой, руки крепко обнимали Буна, а сильные бедра покачивались, заставляя его входить в нее глубже и глубже.

Потом они лежали, закутавшись в одно на двоих одеяло, и слушали, как легкие волны бьются об опоры причала. Говорили о жизни, о своих мечтах, о своих страхах, несли всякую чушь и смешили друг друга до коликов.

Бун очень по ней скучал.

Доплыв до доски, он уселся на нее и посмотрел на пляж.

Как и океан, пляж пробуждал множество воспоминаний. Когда стоишь на песке и смотришь на воду, вспоминаешь все волны, что ты покорил, все трюки, удачные и не очень, дурацкие разговоры, славные деньки… А глядя на пляж, вспоминаешь, как валялся на песке и болтал с друзьями, как играл в волейбол и жарил рыбу на гриле. И тут же память превращает день в ночь, и ты вспоминаешь костры, что жег с друзьями, вспоминаешь, как натягивал теплый свитер холодным вечером, вспоминаешь укулеле, гитару и тихие, неторопливые беседы.

Как в тот раз, с КК.

Они сидели неподалеку от костра, слушали, как кто-то бренчит на укулеле, и вдруг КК заговорил:

— Смысл жизни… — произнес он и на секунду умолк. — Смысл жизни, Кузнечик, — (он всегда подсмеивался над своим статусом «гуру»), — в том, чтобы совершать правильные поступки, большие и не очень, один за другим, один за другим…

Бун тогда только вернулся в мир сёрфинга после нескольких месяцев добровольного отшельничества, понадобившихся, чтобы отойти от дела Рэйн Суини. Он уволился из полиции и протирал диван в доме Санни, пока та не выставила его вон. После этого Бун перебрался к себе домой и окончательно погрузился в тоску и жалость к себе.

И вот он вернулся. И только Санни, его теперь уже бывшая девушка, знала, что он вернулся, да не совсем. Санни и, похоже, КК.

Который изрек свою сентенцию и умолк, предоставляя Буну права выбора — усваивать ее или нет.

Но они оба прекрасно понимали, что хотел сказать КК: «Ты поступил правильно. Вопрос в том, продолжишь ли ты в том же духе».

Да, Келли, все верно, думал Бун, глядя, как ночной пляж из его воспоминаний заливают лучи яркого августовского солнца. Вот только что правильно, а что нет?

Ты сам знаешь.

В глубине души — знаешь.

Вот дерьмо-то, Келли.

Оно самое, Кузнечик.