Читать книгу - "По тонкому льду - Георгий Брянцев"

Я отсутствовал четыре месяца с лишним и за это время не прикасался к дневнику. Он так и пропутешествовал со мной в полевой сумке ни разу не раскрытым.

Войны, в широком понимании этого слова, я не узнал. Но чувствовал ее ежеминутно и был удовлетворен тем, что вложил в нелегкую победу над врагом свою скромную долю.

Вернулся я более мудрым. Я понял, что даже этот локальный военный конфликт потребовал с нашей стороны немалого напряжения и немалых жертв.

Закидать врага шапками, как предполагали некоторые, не удалось. Война была как война. Без дураков.

Кочергин был первым, кому я подробно поведал обо всем, что видел, слышал, передумал. Мы обменялись мнениями о международных событиях. Договор с Германией о ненападении, заключенный в конце августа, можно было только приветствовать, а вот захват германскими войсками Польши наводил на грустные размышления. Теперь никто нас не разделял, мы стояли лицом к лицу с вооруженным фашизмом.

– Какова цена этому договору, – заключил Кочергин, – покажет будущее.

Для семьи день моего приезда превратился в праздник. Из дому я обзвонил всех друзей: Фомичева, Хоботова, Варю, Оксану. Кстати, она сообщила мне приятную и радостную весть: неделю назад ее отца освободили из-под стражи, полностью реабилитировали и восстановили на прежней работе.

– Значит, есть правда на земле! – заключила она.

Да, дорогая Оксана, правда есть!

До Дим-Димыча дозвониться не удалось. Он работал в мастерской по ремонту радиоприемников где-то на окраине города, и надо было преодолевать неповоротливость двух коммутаторов. Варя заверила меня, что съездит к нему.

Звонили и мне – и кто! Только подумать – Безродный!

– Ты, Андрей? – услышал я в трубке. – Сейчас подъеду. Не возражаешь?

– Что ты? Ради бога! Жду.

Геннадий решил меня проведать. В его голосе звучали те старые дружеские нотки, от которых я давно отвык. Неужели урок, преподанный тайным голосованием, пошел ему впрок? Что ж… надо только радоваться.

Геннадий приехал через четверть часа, расцеловал меня, и мне почудилось, что снова вернулась прежняя дружба.

Но почудилось лишь на минуту. Когда Геннадий сел в качалку и оглядел меня, в глазах его мелькнуло что-то холодное, отчужденное.

– Ну, вояка, рассказывай, как сражался. Нанюхался пороха? – обратился он ко мне с улыбкой.

По простоте душевной я начал делиться с ним своими впечатлениями, и вдруг на самом, как говорится, интересном месте Геннадий прервал меня:

– Ты знаешь, моего тестя выпустили!

«Тестя! – подумал я. – Какой же он теперь тебе тесть?» Но кивком головы подтвердил, что новость мне уже известна.

Геннадий опустил глаза и стал внимательно рассматривать ногти на руке.

Я умолк. Казалось, после долгой разлуки нам можно было переговорить о многом, но разговор не клеился. Геннадий стал вдруг скованным, застенчивым.

Он держал себя так, словно не имел права находиться в моем доме. Пришлось поддерживать разговор мне. Я говорил о погоде, о том, что пора начать ремонт квартиры, что перегорела лампа в приемнике, об урожае яблок… Геннадий прервал меня вторично.

– У меня к тебе… просьба, – нерешительно, не особенно связно и не глядя мне в глаза, сказал он. – Я много думал… Ты смог бы переговорить с Оксаной?

– С Оксаной? – переспросил я удивленно.

– Ну да…

– О чем?

Геннадий похрустел пальцами, выдержал паузу:

– Понимаешь, в чем дело… Теперь ничто не мешает нам снова быть вместе. Семья остается семьей. Она одна мучается с дочкой, а тут еще моя драгоценная мамаша к ней прилепилась. Да и мне не того… не особенно весело. Но у Оксаны характер… А с тобой она считается.

Я слушал и чувствовал, как внутри у меня что-то с болью переворачивается. «Ничто не мешает снова быть вместе!» Как это понимать? А что мешало? Арест отца Оксаны? Неужели Димка был прав в своих подозрениях?

Мне припомнилась недавняя история с разводом, наделавшая много шума и вызвавшая столько кривотолков. Но какой же идиот Геннадий! Одной фразой он выдал себя с головой.

Я спросил:

– А что мешало раньше?

– Хм… Ты прекрасно знаешь – Брагин… Я думал, что у них что-то серьезное, а теперь вижу – был не прав.

Нет, он не идиот. Я сделал преждевременный вывод и ошибся. Возможно, ошибся и Геннадий, но вовремя поправился.

– Оксана к тебе не вернется, – заявил я уверенно.

– Почему?

– Есть обиды, которые не прощаются даже близким людям.

– Но ты можешь поговорить с нею? – гнул свое Геннадий.

– Могу, но не хочу, – твердо ответил я. – Из уважения к Оксане и к самому себе – не хочу.

Геннадий изменился в лице. Оно стало обычным, равнодушно-злым.

Несколько минут длилось неловкое молчание, потом он посмотрел на часы, поднялся.

– Пора идти. Работа не ждет.

«Какой же подлец сидит в тебе!» – подумал я, провожая взглядом уходившего Безродного.

И не успела за ним закрыться дворовая калитка, как в комнату влетел Дим-Димыч.

– Ага! Решил появиться инкогнито! Здорово! – воскликнул он, заключая меня в объятия. – Спасибо за гроши! Выручил ты меня, брат. Дырки есть на тебе? Все сошло благополучно? Да ты все такой же! Бери, закуривай.

Друг забросал меня вопросами, и я едва успевал отвечать. Его интересовало все. Буквально все: какие части были у японцев, сколько их, каковы их танки, пушки, пулеметы, сдаются ли они в плен, почему эта «волынка» затянулась на три месяца, как дрались монголы, как показала себя наша авиация.