Читать книгу - "Безупречная репутация. Том 1 - Александра Маринина"

Именно этот подросток, шкодливый и по-детски жестокий, сейчас нашептывал Вадиму: «А классно ты подставил Каменскую! Рассчитался за Вику. Шеф сказал, что все сделали, как надо, все сработало. Хорошо бы ее вообще посадили, и на подольше. Так ей и надо!»

А еще подросток, уютно и надежно обосновавшийся внутри взрослого Вадима, очень любил власть. Ощущение могущества, превосходства. Уверенность, что без него никак не обойтись, не принять решение, не добиться желаемого. В детстве низкорослый и ужасающе тощий и бледный, он знал, что те, кто подобрее, называли его «бедненьким сироткой», а более злые и жестокие – «жалким недокормышем», который «даже родной матери не нужен», и еще похуже. Больше всего Вадика ранило слово «жалкий». Ранило, но и убеждало. Многократное повторенное, оно заставило мальчика поверить в истинность определения. Он действительно жалок, он ничего не может, кроме как вызывать снисхождение и сочувствие, и этот крест ему придется тащить всю оставшуюся жизнь. И только взвалив на себя заботу о Бабу и дедушке-папе, он впервые осознал, как это сладко: целый день не вспоминать об отвратительном слове, унижающем его достоинство. Оказывается, рядом с беспомощным и нуждающимся в заботе и опеке человеком он – о-го-го! Он может указывать, приказывать, заставлять, и его будут слушаться.

Вика мечтала быть офицером, работать в уголовном розыске, и не где-нибудь, а именно на Петровке и именно в убойном отделе. Ее не привлекали ни мошенники, ни несовершеннолетние преступники, ей неинтересно было бороться с кражами или с оборотом наркотиков. Она хотела ловить убийц и насильников. Как легендарная Каменская. Ей с разных сторон объясняли, что одной Каменской в отделе более чем достаточно, и две бабы в убойном на Петровке – явный перебор, и никто ее туда не возьмет… Вика прорвалась к начальнику отдела и попросилась на службу, тот повторил ей все то же самое: у нас уже есть полковник Каменская, а вообще, милая барышня, это не женская работа, поищите себе другое место.

Вика служила в одном из окружных управлений на какой-то мелкой офицерской должности и продолжала мечтать. И когда вдруг стало известно, что Каменская подала рапорт об отставке, наивная девушка предприняла вторую попытку. «Каменская уходит. Теперь вы можете меня взять?» – спросила она в лоб кадровика из Главного управления внутренних дел города. И в ответ услышала снисходительное и слегка брезгливое: «До Каменской вам как до Луны. Сначала станьте такой, как она, а потом посмотрим, что с вами делать и нужны ли вы нам тут, на Петровке». Вадим-то прекрасно понимал, что это было пустой отговоркой, первыми попавшимися словами, ведь понятно, что если на территории убийства бывают какими угодно, то на Петровке – только самые значимые или самые сложные, а где значимость и сложность, там столкновение высоких интересов. Там все тонко, деликатно, с подвывертами, и абы кого при нынешней ситуации на такую работу не поставишь. Люди нужны опытные, грамотные, крепкие агентуристы с хорошими контактами в криминальном мире, хитрые и изворотливые, умеющие заранее, издалека видеть подводные камни и ловко их обходить. Таких людей называют «длинными». Разве юная Вика, только-только окончившая Университет МВД, могла претендовать на подобную должность?

В принципе, могла. Если бы за нее попросили. Если бы ее хрупкую изящную спину поддерживала мощная волосатая лапа. Но ее никто не поддерживал, и за нее никто не мог просить. Она была из семьи, очень и очень далекой от правоохранительной системы, никаких нужных связей не имела, обладала чистой душой и наивным взглядом на жизнь, самостоятельно выбрала образование и будущую профессию и искренне стремилась ловить, разоблачать и отправлять за решетку безжалостных убийц и отвратительных насильников. Золотая медаль в школе, красный диплом в Университете МВД, разве не закономерно, что грядет блестящая служебная карьера на поприще охраны граждан от злодеев?

Отказ со ссылкой на то, что она «не такая, как Каменская», поверг Вику в шок. Ежедневно общаясь с сотрудниками разных служб, она после первого отказа собрала о Каменской немало сведений, чтобы понять, какой надо быть, чтобы взяли на работу в отдел, и, положа руку на сердце, считала, что вообще-то она намного лучше этой тетки. Во-первых, она красивее. Во-вторых, моложе, сильнее, находится в прекрасной физической форме. В-третьих, более современная и продвинутая. Вика не видела причин, по которым ей можно было отказать, если Каменская уходит. Ну ладно, аргумент о двух бабах в убойном она проглотила, но теперь-то препятствий никаких не осталось! И вакансии рядовых оперов в отделе есть, она специально узнавала. Они и раньше были, но Вику не брали из-за того, что еще служила эта старуха Каменская, которую, по большому счету, и женщиной-то нельзя назвать.

Справедливо оцененная родителями и преподавателями, но чрезмерно ими же захваленная девочка не выдержала удара, услышав сравнение не в свою пользу.

А Вадим… Нет, не стал он объяснять Вике ни про деликатность некоторых дел, ни про особенности внеслужебных заработков у тех, кто служит на Петровке, ни про «длинных» сотрудников. Зачем? Жизнь все расставит по своим местам и сама всему научит. Объяснить и добиться понимания означало для него отпустить Вику, а отпускать такую легкую добычу он не хотел. Сейчас она слаба и нуждается в нем, в его заботе и поддержке. Стремление к власти, к ощущению своего могущества и силы раскрыло жадную пасть и громко клацнуло острыми зубами в предвкушении новой порции деликатеса.

Он сосредоточился на Каменской, сделав ее отправной точкой в своей доморощенной терапии, при помощи которой спасал Вику от депрессии. Каменская умеет это? Ты будешь уметь это и еще то. Она знает пять иностранных языков? Ты выучишь шесть. Она кандидат наук? Ты станешь доктором. От одного только имени Каменской девушка впадала в истерику, начинала рыдать и кричать, что слышать не может это имя, что ненавидит эту мерзкую тетку, и пусть та скорее сдохнет. Вадим никаких эмоций к самой Каменской не испытывал, понимал, что она тут вообще ни при чем, ее просто использовали в качестве щита, отмазки. Но он очень жалел свою Вику, переживал за нее, страдал вместе с ней, и вся боль, которую он вытерпел в те месяцы, прочно слилась в его мозгу с именем женщины, прослужившей много лет в убойном отделе на Петровке. Ему казалось, что за тот тяжелый период он еще больше привязался к Вике, еще сильнее влюбился. Вадиму даже в голову не приходило, что, возможно, он влюблен не в Вику-девушку, а в инструмент, позволяющий ему насладиться своей значимостью и незаменимостью. Очередной инструмент в очередном витке борьбы с ненавистным словом «жалкий». Сам Вадим этого понять не мог, и кто бы ему объяснил?

И то разочарование, которое обрушилось на него, когда Вика его бросила, тоже носило сильный привкус слова «Каменская».

Интерес к Вике давно прошел, а ощущение «кинутого лоха», которому не отдали долг, осталось. И так легко и приятно было перенести вину за это ощущение на Каменскую, весьма удачно подвернувшуюся под руку. Над Викой можно было властвовать, она смотрела на Вадима снизу вверх и покорно признавала его превосходство, и если бы не Каменская, девушку взяли бы на ту работу, о которой она мечтала, и не было бы никакой пресс-службы, благодаря которой Вика познакомилась не с теми людьми, стала вхожа не в те круги и подпала не под то влияние, какое нужно. Одним словом, во всем виновата Каменская. Это из-за нее у Вадима отобрали любимую игрушку.