Читать книгу - "Язык его пропавшей жены - Александр Трапезников"

— И это тоже верно, — одобрительно отозвался священник. Велемир поблагодарил его взглядом.

— Из сказанного должно быть ясно: нет никаких оснований полагать, будто все эти знаки наносились палеолитическими предками славян неосознанно. Тем более что в то время эти же люди уже несколько тысячелетий пользовались другими, вполне аналогичными, достижениями абстрактного мышления, как то: счёт, магия, ритуал, календарь, астрономические воззрения и так далее.

И вот уже в который раз на «горизонте» вновь появилась супруга Ферапонтова с веником. Чем-то она была явно недовольна. Мусором на полу? Так его ж не было. Никто не плевал и не бросал окурки. Нет, видно дело было в другом…

— Обратимся теперь к фонетической основе письменности, — сказал он. — Она является сильнейшей привязкой именно к устному разговорному языку. И отсюда сразу же вытекает следующее. С переходом от смыслового наполнения символов к их фонетическому наполнению письменность каждого народа начинает изменяться вместе с самим языком. А языкам, надо сказать, свойственна сильная изменчивость. Как и женщинам.

— Стало быть, женщина — это язык, — вновь вставил Черемисинов. — А мужчина — бицепс в мозге.

Катя засмеялась, а Матвей Яковлевич неожиданно согласился со своим бестолковым учеником:

— А что? Некоторые очень уж оригинальные и продвинутые исследователи считают, что для интенсивного развития языка, прежде всего, необходимо главное психологическое условие — болтливость. То есть, если говорить серьезно, желание и потребность немедленно что-то сообщить другим людям. Все, что они сами видели, узнали или выдумали. Что ж, на заре человечества это вполне возможно. А потребность скорости заставляла сокращать все распорядительные слова, имеющие лишь косвенное значение. Таким образом, считают они, шло развитие и письменности. Более того, поскольку болтливостью, в первую очередь, обладают женщины, то им и принадлежит главенствующая роль в создании и развитии Праязыка. Мужчина ведь большую часть увиденного и услышанного только принимает к собственному сведению, женщина же тотчас бежит сообщить всем другим. Мужу, детям, подругам, соседкам…

— Логично, — усмехнулся Велемир, подумав почему-то о Лене. Она тоже была слишком «разговорчивой». — Примем эту теорию к сведению. И даже дополним ее своими наблюдениями. Как пример — произведения печатной литературы. Создание художественного текста требует от автора долгого, а порой и полного одиночества, уединения. В толпе, в общежитии писать рассказ, повесть или поэму чрезвычайно затруднительно. Если это только не макулатура. Вот почему подавляющее большинство великих, да и просто средних прозаиков и поэтов — мужчины. Талантливых женщин-писательниц во всем мире можно пересчитать по пальцам. Правда, сейчас иначе, но это все — халтура, «донцовщина», идущая все от той же женской болтливости. И кстати, в языках латинского корня слово «женщина» — femina, femme — одного и того же доисторического происхождения, как и слово fama — молва. А по-гречески даже слово «говорю» произносится «феми». Да и библейское имя «Ева» означает не только «Жизнь», но также и «возвещать», «говорить».

— Интересный у нас получается разговор, — сказал отец Владимир.

Решив блеснуть знаниями, Велемир добавил к сказанному:

— Есть так называемая гипотеза Сепира-Уорфа. Очень своеобразная и популярная в лингвистике. Некоторые ученые считают даже, по аналогии с теорией относительности Эйнштейна, что она является лингвистическим принципом относительности. Что это такое? А вот что: в соответствии с этим принципом, каждый язык содержит определенный взгляд на мир, который не только влияет на наблюдения говорящего, но и определяет его познавательные возможности вообще. Например, структуру его науки. Народы, потерявшие единство письменности и языка, начинают и по-разному мыслить. Ясно, что о легком достижении каких-либо скоординированных действий людей с разным мировоззрением, с самим стилем мышления, и говорить не приходится.

— То, что происходит сейчас с многонациональной Россией, — произнес Ферапонтов.

— Ну да, — кивнул Велемир. — А тогда, с переходом к фонетическому письму, человечество быстро «рассыпалось» на отдельные народы. И если для периода неолита отмечалось сильное сходство разных культур, то с III тысячелетия до нашей эры и до наших дней мы вынуждены констатировать сильнейшую культурную пестроту разных народов. А что еще нужно для господства принципа «разделяй и властвуй»?

— Кому нужно торжество этого принципа, ясно, — тотчас подхватил иерей. — По ходу изменения языков люди отдаляются не только друг от друга, как народы в целом, но и от Божественного языка, от Слова Господа.

— Но некоторые исследователи считают, что после Вавилонского столпотворения был утерян не единый язык, а некие сакральные знания, переданные ранее людям богами-цивилизаторами, — вновь вступил в разговор Ферапонтов. — И битва, в результате которой был разрушен Вавилон, происходила между этими «богами-цивилизаторами» и «богами второй волны», победившими их. И новая система письменности якобы не взялась «с потолка», а была дана людям богами-победителями.

— Добавлю к вашим словам и то, — поддержал его Велемир, — что это объясняет любопытные странности языков у некоторых народов, необъяснимые с позиций естественной лингвистической эволюции. К примеру, в 80-е годы прошлого столетия боливийский специалист по вычислительной технике Иван Гусман де Рохас случайно обнаружил, что аймарский язык не только очень древний, но и «придуманный», то есть сознательно и искусственно сконструирован. Но… аймарский язык существует тысячи лет! Тем не менее, его синтаксис имеет настолько «жесткую» структуру и настолько однозначен, что это было бы просто невероятно для нормального «органического» языка. Его синтетическая и высокоорганизованная структура означает, что аймарский язык легко может быть преобразован в компьютерный алгоритм для машинного перевода. А откуда взяться таким специалистам за сотни лет до нашей эры?

И тут Велемир неожиданно без всякой связи с предыдущим задал давно мучивший его вопрос:

— А почему ваша хозяйка, Матвей Яковлевич, все время молчит, будто язык проглотила?

— Так она обет молчания дала.

— Какой такой обед?

— Во искупление греха. После убийства второго мужа. Она его тоже топором зарубила. Оба злодеями оказались.

— Зачем же так-то? Есть же суды, полиция.

— Да там злодеи-то еще почище будут, — вздохнул Ферапонтов. — Сами кого хочешь угрохают.

— А вам самому теперь не боязно?

— Нисколечко. Снаряд уж третий-то раз в воронку не попадет. Вы лучше поближе к теме.

— Ладно, только я уже позабыл о чём?

— О смешении языков и народов, — напомнил отец Владимир.

— Да. После этого «богами второй волны» вполне мог быть задействован запретительный механизм на использование предыдущей письменности. А в преданиях и легендах явно сохранились отголоски такого «запрета»: всякая попытка человека проникнуть в сверхзнания богов провозглашалась одним из самых «страшных прегрешений», которая «новыми богами» нещадно каралась. Целые отрасли знаний оказались под запретом, от чего до нас дошло негативное отношение не только к колдовству и магии, но и к астрологии, алхимии, просто к попыткам «постичь тайны древних знаков».