Читать книгу - "Убийца, мой приятель - Артур Конан Дойл"

– Так вы думаете, что мы спасены? – спросил старик. Ни волнения, ни восторга не было слышно в его голосе.

Полковник улыбнулся:

– Ну, профессор, я видел вас более взволнованным в то утро, когда вы принесли в своём ящике для коллекций Lepidus Mercerensis.

– Да, мне таки удалось поймать эту уникальную муху, – отвечал энтомолог. – В жизни мне довелось видеть столько странных поворотов судьбы, что я печалюсь и веселюсь лишь в том случае, когда у меня есть твёрдая причина для того или для другого. Расскажите мне, однако, ваши новости.

– В общем, – сказал полковник, закуривая свою длинную трубку и вытягивая на стул ноги в гетрах, – всё идёт хорошо – готов поручиться своей военной репутацией. Наши быстро подвигаются, пальба прекратилась: это указывает, что сопротивление сломлено и через час мы увидим на холме подкрепление. Энслей должен дать нам сигнал, трижды выстрелив с башни из ружья; и тогда мы сами сделаем небольшую вылазку.

– Так вы ждёте сигнала?

– Да, мы ждём выстрелов Энслея. Я решил провести время с вами, так как хочу спросить вас кое о чём.

– О чём же?

– Помните наш разговор о другой осаде – осаде Сунг-Тонга… Меня это очень интересует с профессиональной точки зрения. Теперь, когда дамы и штатские ушли, вы не откажетесь поговорить о той осаде.

– Это неприятный предмет для беседы.

– Разумеется. Mein Gott! Это жуткая трагедия. Но вы видели, как я выдерживал осаду здесь. Умно ли? Хорошо ли? Достойно ли традиций немецкой армии?

– Я думаю, что большего вы не могли бы сделать.

– Благодарю вас. Но так же ли защищали Сунг-Тонг? Мне весьма интересно подобного рода сравнение. Можно ли было спасти его?

– Нет, было сделано всё возможное, за исключением одного.

– А! Так, значит, было упущение. Какое же?

– Не надо было допускать, чтобы кто-нибудь, особенно женщины, попал в руки китайцев живым.

Полковник протянул свою большую красную руку и сжал длинные, нервные пальцы профессора:

– Вы правы, тысячу раз правы. Но не думайте, чтоб это обстоятельство не было мной предусмотрено. Я умер бы в битве, так же как Ральстон и Энслей. Я говорил с ними, и мы порешили так. Я говорил и с другими, но что поделаешь с ними? Это священник, миссионер и женщины.

– Неужели же они хотят быть взятыми живыми?

– Они не дали обещания принять какие-либо меры, чтобы избежать плена. Они не могут наложить на себя руки. Совесть и вера не дозволяют им этого. Конечно, теперь, когда всё позади, вроде бы и нет смысла разговаривать о столь страшных вещах. Но что бы вы сделали на моём месте при ином исходе?

– Убил бы их.

– Боже мой! Вы бы убили их?

– Да, убил бы из сострадания. Видите ли, я был в плену у китайцев и знаю, что это такое. Я видел смерть от горячих яиц, видел смерть в кипящем котле, видел женщин… Боже, удивительно, как я ещё мог спать после этого! – Его обыкновенно невыразительное лицо всё дрожало от мучительных воспоминаний. – Меня привязали к колу и всадили мне в веки деревянные иглы, чтоб я не мог закрыть глаза. Моё горе при виде мучений женщин было всё же слабее тех упрёков, которыми я осыпал себя, когда думал, что с помощью всего лишь трубочки и лепёшек, лишённых всякого вкуса, я мог бы в последний момент вырвать их из рук палачей. Убийство, скажете вы? Я готов предстать пред Божьим судом и держать ответ за тысячу таких убийств. Грех, говорите вы? Да такой поступок мог бы очистить душу от скверны настоящего греха. Но если и теперь, зная то, что я знаю, я снова не сделаю того, что называют убийством, то, клянусь Небом, нет ада достаточно глубокого, достаточно пламенного, чтобы принять мою подлую, грешную душу.

Полковник встал и снова пожал профессору руку.

– Вы говорите здраво, – сказал он. – Вы смелый, сильный человек, знающий, что ему следует делать. Да, клянусь Господом, вы были бы мне большой помощью в случае, если б дело приняло скверный оборот. В предрассветные часы я часто мучился, раздумывая, как мне поступить. Однако пора бы уже Энслею сделать свои три выстрела. Пойду посмотрю.

Старый учёный вновь остался наедине со своими мыслями.

Наконец, так и не услышав ни грохота пушек, ни условленного сигнала о приближении подкрепления, он встал и только собрался выйти на улицу, как дверь распахнулась и в комнату, шатаясь, вошёл полковник Дреслер. Лицо его покрывала смертельная бледность, грудь вздымалась, как у человека, уставшего от бега. Он взял со стола бокал бренди, залпом осушил его, а затем тяжело опустился на стул.

– Итак? – холодно спросил профессор. – Они не пришли?

– Нет, они не могут прийти.

Минуту-другую царило молчание. Оба пристально и печально смотрели друг на друга.

– И это знают все?

– Никто, кроме меня.

– А как вы узнали?

– Я был на стене, у потайной калитки – маленькой деревянной калитки, выходящей в розовый сад. Я заметил, что между кустами кто-то крадётся. Раздался стук в дверь. Я открыл её. Передо мной был татарин-христианин, весь израненный саблями. Он прибежал прямо с поля боя. Его прислал английский командор Уиндгэм. Им нужно подкрепление. Они расстреляли большинство патронов. Командор окопался и послал за подкреплением с кораблей. Пройдёт дня три, не меньше, прежде чем они подойдут. Вот, собственно, и всё. Боже мой! Столько нам не продержаться.

Профессор нахмурил косматые седые брови:

– Где этот человек?

– Он умер. Умер от потери крови. Труп лежит у калитки.

– И никто его не видел?

– Почти никто.

– О! так, значит, кто-то всё же видел?

– Энслей мог видеть с башни. Он должен знать, что я получил известия, и захочет услышать их. А если я скажу ему, то и остальные узнают.

– Сколько времени мы можем продержаться?

– Час, самое большее – два.

– Это наверняка?

– Ручаюсь вам моею воинской честью.

– А потом мы должны сдаться?

– Да, нам останется только сдаться.

– И у нас нет решительно никакой надежды?

– Никакой.

Дверь распахнулась – и молодой Энслей влетел в комнату. За ним были Ральстон, Паттерсон, женщины и толпа туземцев-христиан.

– Вы получили какие-нибудь известия, полковник?

Профессор Мерсер вышел вперёд:

– Полковник Дреслер только что сообщил их мне. Всё идёт отлично. Наши остановились, но будут здесь рано утром. Опасность миновала.

У двери раздались радостные возгласы. Все смеялись, поздравляли друг друга, жали руки.

– А вдруг на нас нападут ночью? – запальчиво крикнул Ральстон. – Что за дураки, чего они не идут скорее! Ленивые черти, их всех следует отдать под суд!