Читать книгу - "Дикие лошади - Дик Фрэнсис"

— У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, почему она умерла? — спросил я.

— Мы уже много раз повторяли, что нет.

— И это жестоко, — тем же тоном добавила Элисон, — что вы со своим фильмом вторгаетесь в нашу жизнь.

Одри эмоционально кивнула. По крайней мере, в этом мать и дочь были согласны друг с другом. Я спросил у Элисон:

— Так вы напишете ради Говарда короткую записку, принося извинения кинокомпании?

Она резко возразила:

— Вы заботитесь не о Говарде. Вас волнуют только собственные интересы.

Я терпеливо разъяснил ей истину:

— Говард написал хороший сценарий. Его имя внесено в титры. Если он не хочет судиться с компанией, он не должен обсуждать с посторонними происходящее на съемочной площадке. Он уважает вас, мисс Висборо. Дайте ему шанс сделать его лучшую работу.

Она моргнула, поднялась на свои крепкие ноги и покинула комнату, закрыв за собой дверь.

Ее мать кашлянула с непримиримым недоверием и промолвила:

— Могу я спросить, для чего вам понадобилась фотография моей сестры?

— Это могло бы быть полезно, потому что я хочу быть уверен, что актриса, которая играет ее в фильме, не будет похожа на нее. Например, если у вашей сестры были рыжие волосы, мы наденем на актрису черный парик.

Кажется, любые чувства из ее души давно были выдавлены натиском воли. Однако она ответила:

— У моей сестры от природы были тускло-коричневые волосы. Она терпеть не могла этого и красила их в любой цвет, какой только могла придумать. Однажды мой муж сильно разбранил ее, когда она пришла к нам с волосами, стриженными «под ежик» и выкрашенными в зеленый цвет.

Мне удалось подавить улыбку.

— Кошмарно, — сказал я.

— Мне все равно, что вы скажете о Соне, — продолжала она, — но мне отнюдь не все равно то, что вы клевещете на моего покойного мужа. Сумасшедший! Он никогда не был сумасшедшим. Он был человеком, наделенным рассудком и мудростью, с безупречной репутацией.

Мне не было нужды гадать, как он выглядел, поскольку фотографии Руперта Висборо в различном возрасте висели и стояли в серебряных рамочках почти на каждой поверхности в этой комнате. Он был красив, прямолинеен и лишен чувства юмора: ни единой смешинки в глазах. С легким чувством вины я подумал о том, что собираюсь сделать Сиббера таким, каким никогда не был Висборо: сорвавшийся с привязи бык, мчащийся прямиком к самоуничтожению.

Дверь комнаты открылась, но вошла не Эдисон, а неприятного вида мужчина в куртке и брюках для верховой езды. Он шел по дому походкой хозяина, неся на подносе стаканы и бутылку виски. Он налил виски в один стакан и сделал глоток, потом взглянул на меня и стал ждать, когда ему представят незнакомца.

— Родди, — сказала Одри Висборо, понуждаемая условным социальным рефлексом, — этот человек — Томас Лайон, который снимает тот мерзкий фильм.

Родди Висборо держал свой стакан перед лицом, так что я не видел его выражения, но тело его напряглось. Я решил, что он занимается объездкой лошадей в загоне для показательных скачек. Он был среднего роста, не толстый и не тощий, непривлекательный, с редкими седовато-каштановыми волосами.

Он опустил стакан на уровень груди и оскорбительным тоном произнес:

— Козел. — Он произнес это фонетически отчетливо: «кОзел».

Одри Висборо не проявила ни малейшего протеста. Она просто заметила:

— Мистер Лайон скоро уйдет.

Ее сын допил неразбавленное виски и помолчал секунду.

— Что вам здесь надо? — спросил он. — Вы расстраиваете мою мать.

Я ответил:

— Я пришел прояснить кое-что для Говарда Тайлера.

— А, этот… — Родди Висборо презрительно усмехнулся. — Все время пялится на Элисон. Не знаю, что он в ней нашел.

Его мать ничего не сказала на это.

Я думал, что Говард увидел в Элисон стойкую женщину, которая смотрит на мир реалистично, но безрадостно. Бывали и более неправдоподобные союзы.

Сама Элисон вернулась в комнату с белым конвертом, который отдала мне. Я поблагодарил ее. Она без воодушевления кивнула и повернулась к брату, спросив:

— Как прошел урок?

— Этот ребенок — тупица.

— У нее еще нет привычки.

— Мне не нужны твои замечания.

Судя по виду Элисон, такие проявления братской любви были привычны. Для меня, к моему удивлению, она пояснила:

— Мы готовим лошадей и наездников для соревнований и выступлений на показательных скачках с препятствиями. Мы держим лошадей и пони здесь, возле дома.

— Я видел.

— Я здесь не живу, — с какой-то сдавленной обидой произнес Родди. — У меня коттедж дальше по дороге. Я здесь только работаю.

— Он выступал в показательных скачках, — сказала Элисон, словно я должен был слышать о нем. — Я нашла ему работу тренера.

— А-а… — неопределенно отозвался я.

— Этот дом мой, — продолжила Элисон. — Папа оставил его мне по завещанию. Мама, конечно, живет у меня.

Я украдкой посмотрел на лицо Элисон. Под рассудительной внешностью мне приоткрылся затаенный, но отчетливый отблеск торжества, крайнего удовлетворения, возможно, даже сладкой мести за жизнь, прожитую в унижениях.