Читать книгу - "Секрет опричника; Преступление в слободе - Борис Сударушкин"

– Намек поняла, удаляюсь на кухню, – просто, без кокетства, произнесла девушка и вышла из комнаты.

– Ваша жена – актриса? – спросил я Окладина.

– К сожалению, да. Как только наступает лето, уезжает на гастроли. Но мне нельзя роптать – познакомился со своей будущей супругой в драматической студии.

– Тоже участвовали в самодеятельности?

– Каюсь, был грех…

А мне подумалось: если у Окладина есть артистические способности, он мог и сейчас успешно изображать из себя человека, которому нечего скрывать. Здесь, в домашней обстановке, поведение Окладина показалось мне естественным. Или это была только игра? Я постарался отогнать эту мысль.

Историк усадил нас на диван, на журнальный столик поставил керамическую пепельницу в виде старинного замка. Пепельница была стерильной чистоты, поэтому мы с Пташниковым так и не решились закурить, догадавшись, что по прямому назначению ею не пользуются.

Пташников – заядлый курильщик – в течение вечера весь извелся, несколько раз доставал из кармана пиджака пачку «Беломора» и с сожалением засовывал ее назад.

Пока Окладин убирал с письменного стола бумаги, я огляделся. В комнате был идеальный порядок. Подписные издания в книжном шкафу стояли ровными, как по линеечке выстроенными рядами. Письменный бронзовый прибор старинной работы блестел, словно его только что отлили и отшлифовали. Даже настенные часы в футляре темно-красного дерева тикали осторожно и робко, как бы боясь нарушить рабочую тишину. Дверь была обита черным дерматином и надежно заглушала все звуки.

Здесь все было подчинено работе – систематической, планомерной, без отвлечений. И я опять подумал, что мы явились не вовремя, оторвали человека от какого-то важного дела.

Но когда я сказал об этом Окладину, он, опустившись в кресло, отчитал меня:

– Как вам не стыдно! Выкиньте это из головы, я вас никуда не отпущу. Нам есть что вспомнить, о чем поговорить.

Ольга внесла в кабинет поднос с кофейником и собралась было уходить. Отец задержал ее:

– Может, посидишь с нами? Намечается интересная беседа.

– О том, как вы помогали советской милиции ловить преступника? Папа подробно поведал мне о ваших приключениях. – Девушка охотно присела на стул возле двери.

– Можно сказать, что мы – соучастники, – с улыбкой посмотрел Окладин на нас с краеведом.

Я не понял, какой смысл вложил он в это слово, но меня оно почему-то покоробило.

– Ну, и чем же эта история закончилась? – спросила Ольга.

– Расскажите, как был арестован чернобородый, – повернулся ко мне Пташников.

– Бусов арестован?! – Окладин подался из кресла вперед, словно хотел встать. – Откуда вам известно?

– Да он сам присутствовал при аресте и допросе чернобородого, – объяснил Пташников. – Так что сведения самые что ни на есть достоверные, из первых рук.

Окладин не отрывал от меня внимательного, как мне показалось – настороженного взгляда, будто все еще не верил краеведу.

Я повторил свой рассказ об аресте Отто Бэра, подробно сообщил все, что он говорил на предварительном допросе. Даже Пташников, который уже знал эту историю, тоже слушал меня с интересом и вместе с Окладиным задал несколько вопросов. Но мне нечего было добавить к своему сообщению.

Тогда краевед, откинувшись на спинку дивана, обратился к историку:

– Что вы думаете о показаниях Отто Бэра? Внушают ли они, на ваш взгляд, доверие?

У меня создалось впечатление, что после моего рассказа Окладин сразу успокоился и даже потерял к нему интерес. На вопросы Пташникова он ответил почти равнодушно, поглаживая полированные подлокотники кресла:

– Тайник, может, и существовал, но все, что касается заговора, – чистая выдумка. Эти свидетельства никак нельзя принимать на веру.

Тон историка не понравился краеведу. Скрестив руки на груди, он запальчиво спросил:

– Любопытно, на каком основании вы не верите Гансу Бэру?

– Это был авантюрист, которому, судя по всему, ничего не стоило перевернуть факты наизнанку, поставить все с ног на голову.

– А зачем ему потребовалось придумывать заговор? – все больше хмурился краевед.

– Ну, хотя бы для того, чтобы преувеличить собственную роль в русских событиях.

– Неубедительно.

– Как знать. Впрочем, вот вам другая версия. Уличенный в присвоении царских сокровищ, опричник оказывается в темнице. Но даже такой беспринципный наемник, каким был Ганс Бэр, не мог публично признать себя мошенником, схваченным за руку. Он ловко увязывает свой арест с Новгородским походом, а чтобы окончательно обелить себя перед будущими читателями своих записок и предстать перед ними в героическом свете, придумывает историю со своим участием в заговоре против Грозного и с привлечением к этому заговору царевича Ивана.

Непонятно, почему вы считаете, что Ганс Бэр намеревался издать свой дневник? – спросил я Окладина. – Ведь он этого так и не сделал.

– Видимо, не успел. Мы называем записки Ганса Бэра дневником, но вряд ли они были созданы в России, иначе просто-напросто не сохранились бы. Сами подумайте – стал бы Ганс Бэр откровенничать, находясь в заключении? Это во-первых. А во-вторых, он никогда не осмелился бы предложить наследнику русского престола перейти в католическую веру – заключенного под стражу бывшего опричника моментально казнили бы за это.

– Когда же Ганс Бэр создал свои записки?

Окладин ответил мне с уверенностью очевидца:

– После возвращения на родину. Возможно, именно поэтому он и не смог точно указать местоположение тайника. Ганс Бэр надеялся не только издать свои записки, но и заполучить спрятанные сокровища. В Смутное время, когда Русскую землю топтали наемники всех мастей, это нетрудно было сделать. Планам опричника помешала только смерть, ничто другое его не остановило бы.

– Итак, дневник – наполовину фальшивка, заговора против Грозного не было, а царевич Иван погиб в результате несчастного случая, обычной семейной ссоры, – недовольно заворочался Пташников. – Это ваше окончательное мнение?

– Чтобы определенно говорить о существовании заговора, нужны более надежные исторические документы, чем дневник опричника, который мы с вами в глаза не видели. Лично у меня нет полной уверенности, что это подлинная рукопись шестнадцатого века, а не фальшивка, на которую попался чернобородый.

– Если бы дневник был подделкой, Отто Бэр, как человек образованный, легко смог бы выяснить это у себя на родине и не поехал бы за тридевять земель разыскивать несуществующие сокровища. А если достоверны сокровища, то нет причин сомневаться и в заговоре, – убежденно сказал Пташников.

– Все равно в пользу версии о случайном убийстве доводов больше. Не спорю – рукопись может оказаться подлинной, а приведенные в ней сведения – вымышленными. Мало ли авантюристов приезжало в Россию и сочиняло потом мемуары, в которых почти не было достоверности. Вероятней всего, Ганс Бэр из их числа.