Читать книгу - "Прощай, генерал... Прости! - Фридрих Незнанский"

Александр Борисович не узнал Анну Васильевну. Не в том смысле, что забыл, как она выглядела, когда он видел ее в последний раз, а не узнал потому, что там, в Москве, это была усталая, убитая горем женщина, а сейчас перед ним предстала деловая, этакая бизнес-вумен, у которой каждая минута была расписана. А может, оно так и правильно? Потерянного не вернешь, а жить надо. И жить при этом хорошо, ибо уже привыкла к хорошей-то жизни за добрых полтора десятка «генеральских» лет.

Она честно отнеслась к своему обещанию, высказанному еще в Москве, встретиться для подробного разговора. Но теперь уже сам Турецкий по некоторым, скорее, неуловимым, нежели видимым, нюансам ее поведения сообразил, что откровенного разговора, вероятно, просто уже не получится. И тому была определенно какая-то, возможно, очень серьезная причина, о которой он не знал. Но мысленно продолжил не начавшийся еще диалог:

«Вам нужна истина? Для чего? Чтобы установить, погиб ли он случайно или по злому умыслу? А какая теперь, в сущности, разница?»

«Ну, разница-то всегда есть! А истина, чаще всего, не бывает такой, чтоб сразу и всех, без исключения, устраивать. Значит, виновник должен понести суровое наказание».

«Хорошо, он понесет. Но кто конкретно? И у кого должны потребовать компенсации оставшиеся в живых калеки? У государства? У покойного губернатора? А эти тут при чем? Кто страхует твою поездку в такси? И если водитель попал в аварию и при этом погиб сам, что же получается, его несовершеннолетние дети-сироты обязаны будут выплачивать искалеченному пассажиру какую-то компенсацию? Бред!»

«Похоже на то, но какой выход вы сами предлагаете?»

«Остановиться на той версии, которую… увы, подсказывает житейская логика— несчастный случай… Кстати, и правоохранительные органы, насколько мне известно, склонны оценивать трагическое происшествие именно так».

«А откуда стало известно, если не секрет?»

Вот тут она наверняка промолчит либо сошлется на вездесущую прессу. Или на разговоры вокруг… Неужели и ее сумели уговорить? Лихо, однако, работают ребятки. И когда успели?

Впрочем, как умеют «уговаривать», этого Александру Борисовичу рассказывать не стоило. Но вот вопрос по данному поводу надо будет не забыть задать… в удобный момент…

За те два дня, что вдова уже провела в доме, правильнее сказать, в огромной квартире, занимавшей целиком этаж в бывшем монументальном обкомовском доме сталинских еще времен, все основные вещи успели упаковать в ящики, которые ожидали лишь прибытия контейнеров. А дальше куда, в Москву? Так она и говорила. «Не могу там жить» — это про Сибирь.

И теперь, если судить по ее озабоченности и какой-то странной даже отрешенности от всей прошлой жизни, Анна Васильевна потеряла всякий интерес и к следствию, и к тем, кто его проводит… в интересах установления истины. Надо ж такое придумать!..

Отсюда и снисходительная любезность — «Садитесь… Ах да, все уже упаковано, даже стулья… Давайте пройдем на кухню, там, кажется, остались табуретки. Чаю попьем… Эти переезды, знаете ли, верно замечено, как пожары!..»

И на все это без малейшей иронии взирал, расхаживая по многочисленным опустевшим комнатам, полковник Рейман в своем странном, допотопном мундире, будто он сошел с фотографии, на которой были запечатлены счастливые победители в мае сорок пятого…

А потом, уже за чашкой довольно скверного, ну разве что горячего, чая состоялся тот диалог, который сложился в голове Александра Борисовича, пока он наблюдал остатки предотъездной суеты, только войдя в бывшую теперь губернаторскую квартиру. На которую, между прочим, уже, оказывается, нашлись охотники из администрации. И это они ненавязчиво поторапливали Анну Васильевну с переездом, обещая любую посильную помощь в этом вопросе, вплоть до предоставления бесплатной контейнерной перевозки. Бедный Алексей Александрович! Он, поди, и в дурном сне представить себе подобное не мог бы…

Но диалог-то состоялся! И именно в том ключе, который, опять-таки, угадал Турецкий! И, значит, тут уже не просто складывалась череда случайных совпадений, здесь четко просматривалась вполне определенная закономерность. Которую и следовало бы обнажить, вытащить наружу, но как? А это зависело только от вдовы…

Рейман, как понял Турецкий, уезжал вместе с Орловой, поэтому и он был готов теперь ответить на все оставшиеся до сих пор без ответа вопросы следствия. О прошлом, конечно, только о прошлом! А вот о том, что произошло за последний год, он мог бы теперь лишь домысливать. Но делать это он не привык.

С него и решил теперь начать Александр Борисович, еще и с той целью, чтобы дать Анне Васильевне, как говорят, охолонуться, прийти в себя после сумасшествия этих двух дней. Пусть она послушает соображения Игоря Иосифовича, может быть, возникнут возражения, либо ей захочется и самой продолжить его мысли.

— Каждый из нас выбирает свою тропу в жизни, — начал Рейман, не подозревая, что именно на эту тему буквально час назад состоялся серьезный, хотя и краткий, разговор у Турецкого со следователем Серовым. — И нередко убежденно топает по ней, даже если она кому-то представляется ложной, то есть ведущей в тупик. И случается, что ты сам, пока не упрешься лбом в глухую стену, не можешь поверить, что совершаешь ошибку. Чаще — все-таки поправимую, но иногда, увы, — не оставляющую никаких надежд. К счастью, все подобные ошибки Алексея — назовем их теперь так — оказывались в конечном счете поправимыми, да, Аня?

Вопрос, как говорится, интересный…

Анна Васильевна помолчала, будто прикидывая, как ей выгоднее ответить в данный момент, потом утвердительно кивнула.

— Вспомните, Александр Борисович, биографию генерала, если вы, конечно, успели ею заинтересоваться…

А теперь уже кивнул Турецкий.

— Практически из всех переделок… это мелко, конечно, сказано для такого человека, как Орлов… Но он, в общем, выходил без потерь. Без ощутимых, я поправляюсь, потерь. И тому была масса на сегодняшний день еще неосмысленных нами, его постоянным и близким окружением, причин. О первой из них я вам как-то имел честь доложить. Это — совесть. Ее он постоянно, словно флаг, держал впереди себя, что называется, на расстоянии вытянутой руки и свои поступки, особенно когда они затрагивали кардинальные проблемы, соотносил с нею. Его называли злым, упрямым, своенравным и так далее. Это все неверно. Скорее людям не нравились методы, которыми он постоянно добивался цели. Видите ли, мы привыкли к постоянным компромиссам, а он их попросту не терпел, называя мышиной возней. И был по-своему прав.