Читать книгу - "Чертова дюжина контрразведки - Николай Лузан"

На дворе февраль холодный,

В отпуск едет Ванька-взводный.

Только солнце запалит,

В отпуск едет замполит.

Солнце, море и инжир,

В отпуск едет командир.

Следуя этому правилу, старшина отдельного батальона охраны и обслуживания штаба Северо-Кавказского военного округа Джемал Накаидзе был обречен на отпуск в феврале. Такая перспектива его не очень-то расстроила. В это время года в его родном Батуми, благодатном южном субтропике бывшего Советского Союза, в прошлые времена не было бы отбоя от желающих поправить свое здоровье на курортах Черноморской жемчужины. После стылых сибирских городов и Москвы, задыхавшейся от смога, счастливый обладатель путевки терял голову, попадая в этот земной рай.

И было от чего. Бархатистое солнце приятно ласкало тело и придавало коже легкий бронзовый загар. Уставшая после свирепых январских штормов морская волна о чем-то загадочно перешептывалась с берегом и будила пытливое воображение курортников дивными образами из древних легенд и мифов, которыми здесь дышал каждый камень. Яркая зелень субтропиков радовала глаз. В садах от обилия созревших мандаринов и апельсинов ломались ветки деревьев. От всего этого неизбалованные теплом и комфортом сибиряки и уральцы чувствовали себя на седьмом небе.

Получив в строевой части отпускной билет, а в финслужбе — деньги, старшина Накаидзе с легким сердцем отправился на родину. Там его ждали жена, двое детей, и не только они. Но об этом он узнал несколько позже. А тогда, в первый свой отпускной день, Накаидзе, истосковавшись по семейному уюту, беззаботно отдавался отдыху. Друзья и однополчане по совместной службе на бывшей 12-й военной базе Министерства обороны России, до недавнего времени дислоцировавшейся в Батуми, зачастили в гости. В разговорах с Накаидзе они живо интересовались жизнью в России и тем, как у него проходит служба на новом месте — в Ростове. Он без всякой задней мысли откровенно делился с ними своими впечатлениями, не скрывал трудностей, сетовал на бытовые неудобства и низкое материальное обеспечение. На шутливые замечания друзей, «все, что имеется в батальоне, должно принадлежать старшине», Накаидзе с горькой иронией отвечал: «Я служу не на продовольственном складе, а старшиной отдельного батальона охраны и обслуживания штаба округа».

В этих беседах от его внимательных собеседников не укрылось то, что Накаидзе особой радости не испытывал от того, что остался на службе в Российской армии и перевелся в Ростов, но при этом не слишком горевал. Те из его бывших сослуживцев, кто уволился и остался в Батуми, оказались в гораздо худшем положении: одни не могли найти подходящей работы, другие — если и имели заработок, то с трудом сводили концы с концами.

Так, в мелких семейных заботах и общении со знакомыми, один за другим летели дни отпуска. И вот однажды у Накаидзе зазвонил телефон. Собеседник представился Георгием и тут же перешел на короткую ногу — предложил называть себя Гией, а затем, не дав опомниться, настойчиво потребовал: «Давай встретимся и поговорим по одному серьезному вопросу». Попытка Накаидзе уклониться от встречи не увенчалась успехом. Гия многозначительно заметил: «Это в твоих же интересах». Старшина вынужден был согласиться на встречу.

После разговора, порывшись в своей памяти, Накаидзе вспомнил, что уже встречался с неким Георгием-Гией и зябко повел плечами. Состоялась она накануне передислокации личного состава и техники 12-й российской военной базы к новому месту — в Россию. Тогда в беседе с ним Гия настойчиво, словно гвозди, вбивал в его сознание мысли о том, что настоящий грузин, где бы тот ни находился, должен всегда помнить, кто он, а в трудную минуту прийти на помощь своей родине. Накаидзе быстро смекнул, с кем имеет дело и к чему клонится разговор, и, чтобы поскорее отделаться от собеседника, пообещал помочь. На том они расстались. С того дня ни Гия, ни его коллеги больше о себе не напоминали. И вот теперь им предстояло встретиться вновь.

За несколько минут до назначенного времени Накаидзе был на месте и нервными шагами описывал замысловатые круги. Гия появился неожиданно и оказался тем самым Георгием, с которым накануне отъезда в Ростов у него состоялся тот самый неприятный разговор. Почти одногодка, среднего роста, плотного телосложения, темноволосый и с большими залысинами он с прошлой встречи почти не изменился, разве что в движениях появилось больше вальяжности. Крутая иномарка и строгий деловой костюм говорили о том, что Гия занимал далеко не последнее место в спецслужбах Грузии, а твердый взгляд подчеркивал серьезность намерений. У Накаидзе стало тоскливо на душе, а физиономия приняла кислое выражение. Крепкое рукопожатие Гии и ободряющее похлопывание по плечу не развеяли дурных предчувствий. Холодные, будто ледяшки, глаза-буравчики бесцеремонно сверлили Накаидзе, и тот понял, что на этот раз отделаться обещанием «любить родину, как родную мать» уже не получится.

Начало разговора подтвердило его наихудшие опасения. Гия, представившись сотрудником спецслужбы Грузии, с ходу взял хитрого старшину, как говорится, за рога и принялся методично долбить его вопросами, от которых попахивало шпионажем и немалым тюремным сроком. В частности, он опросил Накаидзе о характере службы, назначении подразделения, выполняемых им задачах, потребовал сообщить установочные и характеризующие данные на командиров, а также другие сведения, составляющие служебную тайну.

Накаидзе завертелся как уж на сковородке и, ссылаясь на подписку о неразглашении, пытался уклониться от ответов. Но этот аргумент не произвел на Гию никакого впечатления. Презрительно хмыкнув, он поставил Накаидзе перед выбором: быть обвиненным в шпионаже в пользу российской разведки — так расценили в грузинской спецслужбе его недавние разговоры с бывшими сослуживцами, либо помочь родине в ее борьбе «с империей зла, поддерживающей сепаратистские режимы в Абхазии и Южной Осетии».

В ответ Накаидзе затянул старую песню: «Если завтра война, если завтра в поход…», то обязательно придет на помощь родине. Гия потерял терпение и заявил: «Ты не соловей, чтобы тебя слушать». Тогда Накаидзе использовал свой последний аргумент: сослался на суровый режим секретности в подразделении и беспощадного особиста, который по его словам, «днюет и ночует в батальоне и все про всех знает». И от этого аргумента Гия не оставил камня на камне и снова напомнил: «Для настоящего грузина, когда речь идет о родине, торг неуместен», — и затем сослался на то, что «в Российской армии уже действует несколько десятков патриотов».

Накаидзе сдался и дал согласие на сотрудничество с грузинской спецслужбой. Далеко не последнюю, а возможно, решающую роль в его решении сыграл меркантильный интерес: в качестве компенсации за важную работу Гия пообещал помочь ему получить в собственность квартиру в Батуми, а также щедрое денежное вознаграждение и в заключение заверил: «Мы (грузинские спецслужбы) прикроем тебя и у себя, и в России».

Ставя свою подпись под подпиской о сотрудничестве, Накаидзе вряд ли думал, что его отпуск спустя время затянется на целых девять лет, которые предстоит провести в российской тюрьме. Но это было потом, когда за спиной шпиона Накаидзе захлопнулась тюремная дверь. А тогда, заключив этот союз с самим «дьяволом» и взяв на себя обязательств предавать и продавать своих сослуживцев, он, в оставшиеся до отъезда в Ростов дни, прошел краткий курс шпионажа. По его окончании Гия согласовал с ним способы связи: в качестве основного планировалось использовать канал сотовой связи, а чтобы исключить расшифровку российской контрразведкой характера их отношений, ими был обговорен ряд условностей. Накануне отъезда Накаидзе в Россию Гия отработал ему задание по сбору сведений, в первую очередь составляющих государственную тайну о частях СКВО, их боевых и мобилизационных возможностях. Вместе с тем в грузинской спецслужбе достаточно трезво оценивали невысокие разведывательные возможности старшины батальона и потому дополнительно ориентировали на подбор кандидатов в агентурную сеть будущей резидентуры, имеющих прямой доступ к секретным документам или проходящих службу на штабных должностях.