Читать книгу - "Школа двойников - Марианна Баконина"

Они встретили Лизавету и Савву Савельева у входа в школу телохранителей. Лизавета немедленно окрестила всех четверых – три богатыря и Салават Юлаев. Поскольку трое обладали определенно славянскими чертами, а четвертый – чернявенький, но не кавказец и не китаец – мог быть и татарином, и башкиром, и мордвином.

Именно чернявый внимательно оглядел Савву, потом перевел взгляд на Лизавету и, видимо, удовлетворившись визуальным осмотром, кивнул, приглашая войти. Пройдя небольшой коридорчик, который Лизавета толком не разглядела из-за темноты, они оказались в просторной и светлой комнате.

В центре, образуя правильный четырехугольник, стояли два дивана и четыре кресла бежевые, как и ковер. Сбоку к каждому дивану и к каждому креслу был вплотную придвинут низенький столик. С потолка свисала люстра, этакий хрустальный каскад из эпохи конструктивизма. К люстре был приделан укрепляющий нервную систему «мобиль» – серебристая вращалка, нечто подобное вешают на кроватку младенцам, чтобы развивались. В дальнем углу еще один столик, уже на колесиках, на нем – видеоаппаратура: телевизор с экраном метр на метр и видеомагнитофон. Мягкий свет (не люстра, а откуда-то из-под потолка), сам потолок не традиционно белый, а скорее слоновой кости, бежевые стены. Все вместе – крайне дорого, изысканно и элегантно. Парни-сопровождающие усадили гостей на диваны, сами выбрали стенную приступочку и замолчали. Очевидно, светская беседа, скрашивающая ожидание, местным этикетом не предусматривалась.

– Какие обаятельные телохранители! Только почему они все время молчат? Могли бы для проформы предложить чашечку кофе, – шепнула Лизавета.

Савва обиделся, словно это были его личные охранники, и сварливо ответил:

– Ничуть не хуже твоего патологоанатома. Тоже мне, интеллигент вшивый, маэстро скальпеля и ножовки.

Лизавета невольно хихикнула. Действительно, доктор, с которым они говорили на Екатерининском, вел себя, как капризная примадонна. Наверное, потому, что в бюро судебно-медицинской экспертизы привыкли к визитам бесчисленных журналистов.

Паломничество туда началось лет двенадцать назад, когда журналистам разрешили самостоятельно выбирать темы и бичевать не только отдельные мелкие недостатки, но и крупные преступления. Тогда репортеры первых полунезависимых, как бы они ни назывались, газет и телепрограмм и подружились с экспертами.

Очень скоро Екатерининский превратился в палочку-выручалочку. Такую же, как зоопарк, ботанический сад, музей истории Петербурга и городской совет. Там всегда что-нибудь происходило – родился детеныш у ламы, расцвела «ночная красавица», злоумышленник похитил ценный кактус, очередная комиссия обсуждала очередные постановления о борьбе с очередными привилегиями, нашли редкую открытку с городским пейзажем, где все, как сейчас, даже вывески. На журналистском безрыбье именно там имелся шанс выловить крупного рака. Судмедэксперты могли показать труп, рассказать о технологии вскрытия или о вале преступности. Люди гражданские, они не были скованы приказами вышестоящих начальников, а потому не считали нужным утаивать ужасы, обрушившиеся на город.

Лизавета до сих пор помнила слова одного из служащих судебно-медицинского экспертного бюро. Это было ее первое интервью в морге. По просьбе ГУВД они снимали сюжет-опознание. Мол, не видел ли кто этого человека, подозреваемого в совершении ряда особо тяжелых… если вы знаете, где он находится, просьба позвонить… Искали серийного убийцу. А потому Лизавета, отправленная на съемки, решила снять еще и комментарий специалиста. Об убийствах, о жестокости. Седой, краснолицый дядечка с невеселыми глазами циника вздохнул и так ответил на ее вопрос о росте числа убийств, совершенных с особой жестокостью: «Ладно, от маньяка не может уберечься ни одно общество. Пугает маниакальное общество. Я здесь уже сорок лет работаю. Двадцать, десять, да что там, пять лет назад расчлененка – убийство с последующим расчленением трупа – было чрезвычайным происшествием. Поднимали на ноги всех и вся. Теперь это – рутина. Алкоголик убил сожительницу, взял топор и… Внучек решил ускорить смерть бабушки, в квартире которой прописан, пригласил друга, утопили старушку в ванне, потом решили замести следы, нашли нож… Обыватели действуют как маньяки, и нет этому конца и края… и главное, даже объяснить не могут потом зачем, почему… – Он начал рассказывать в деталях, какие трупы и какие части трупов к ним привозят. – Каждый день, каждый день – по тридцать-сорок клиентов…»

Лизавету покоробил загробный сленг, но главное было не в этом. Она почувствовала, что именно здесь и таится пропасть, за которой – человеческое небытие. Пропасть, которая может поглотить все – и представления о ценности каждой человеческой жизни, и «не убий», и «возлюби врага», и «человек – это звучит гордо». Ей стало жутко. С той поры она старалась спихнуть сюжеты с Екатерининского на кого-нибудь из коллег.

Еще только один раз она пережила нечто подобное – ужас, застилающий все вокруг, ужас, наступающий на горло чувствам и мыслям. Очаровательная, трезвомыслящая женщина, кандидат медицинских наук, нейрохирург, на полном серьезе рассказала, что среди нас – здесь, сейчас – живут приматы, не принадлежащие к роду хомо сапиенс. Лизавета, ожидавшая изящного парадокса, с улыбкой поинтересовалась:

«И много этих чудовищ в наших рядах?»

«Больше, чем вы думаете». – Женщина-врач покрутила в пальчиках сигарету.

«И как их распознать?» – все еще играла Лизавета.

«Никак, только вскрытие покажет. Я уже на трех натолкнулась. Внешне – самые обычные ребята…»

«И?..» – Только тут Лизавета почувствовала, что запахло паленым мясом, как в аду.

«Есть несколько признаков, по которым мы отличаем человека-разумного от прочих приматов, не только от горилл и шимпанзе, но и от прямоходящих ископаемых питеков. Один из них – расстояние от ствола головного мозга до плаща мозга. У человека это всего несколько миллиметров, у человекообразных обезьян – больше. За последние несколько лет мне привозили на вскрытие парней, у которых это расстояние – вот, с указательный палец!»

В комнате повисло молчание.

«И что?» – наконец сумела выдавить Лизавета.

«Ничего. Я знаю, что я о них ничего не знаю. Только то, что они от нас, всех остальных, отличаются, и отличаются сильно. Я не знаю, какой у них болевой порог. Я не знаю, что такое для них положительные эмоции и как вообще работает их мозг. Какие у них рефлексы. Я не знаю, насколько они социальны или асоциальны и могут ли приспособиться к жизни в обществе себе… – Врач усмехнулась. – Чуть не сказала „себе подобных“. Себе неподобных. А может быть, они антисоциальны и разрушают социум, в котором обитают? Я не знаю, жестоки они или добры. Но то, что они совсем не такие, как мы, – это точно».

Лизавета тогда ушла от нее, глотая горечь бессильного ужаса. Слова ученой нейрохирургини действовали, как нервно-паралитический газ. Наверное, так же некогда воспринимали пророчества Иоанна Богослова: «Из уст же Его исходит острый меч, чтоб им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя».