Читать книгу - "Рукопись, найденная в Выдропужске - Анна Викторовна Дашевская"

что мы пока ничего не можем пока раскопать о её прошлом.

– Отпечатки пальцев в базе отсутствуют, конечно?

– Само собой.

– А её игра на бирже?

– Наши спецы по этим вопросам разбирались, копали, но отступились в конце концов. Сказали, что всё чисто и прозрачно настолько, что это уже само по себе подозрительно…

Мы оба вежливо посмеялись, потом Алябьев добавил.

– Нет, кое-что нам удалось обнаружить, конечно… Вот, кстати, ты не разбираешься в криптовалюте?

– Вот уж ни разу! – пожала я плечами. – На это нужно совсем другие деньги, моих заработков хватает на неплохую жизнь, но не более того. А что, Вероника и криптовалютой занималась?

– Да, и весьма активно.

– Это какие ж там были доходы? – оторопела я. – Вот чёрт, так и знала, что я не тем занимаюсь!

– Не горюй, – майор снова усмехнулся. -Тут нужен особый склад ума, мы с тобой бы влетели в долги быстрее, чем заработали первые двадцать рублей.

Тут его позвал один из мальчишек, он дал своему коню шенкеля, посылая его вперёд и оставив меня в глубокой задумчивости.

Кажется, несколько дней назад я удивлялась и спрашивала себя, чего ж ещё мы не знаем о Веронике? Ну вот, теперь я могу ответит на этот вопрос: мы не знали о ней ни-че-го.

Совсем.

***

До дому я добралась уже ближе к полуночи, да и не удивительно: кто ездил хоть раз по Ленинградскому шоссе в сторону Москвы вечером в воскресенье, тот поймёт. Могла и к утру добраться.

Спору нет, выходные вышли хорошие. Не знаю, увижусь ли ещё когда-то с семьёй Алябьевых, хотя мы с Ириной обменялись телефонами и совершили вообще положенные ритуальные движения. Но такое бывает, и нередко: вроде приятен тебе человек, и общаться с ним легко, и говорите вы на одном языке, но вот в твою обычную жизнь он не вписывается.

Хотя в мою обычную жизнь вообще мало кто вписывается.

Была пара школьных подруг, да повыходили замуж и уехали жить так далеко, что и не досвистишься, одна в Португалию, другая вообще в Новую Зеландию. Были друзья с университетских времён, но встречались мы всё реже и реже. И выяснилось, что говорить нам, в сущности, и не о чем. Довольно давно я заметила, что больше всего тем для разговора находится с человеком, с которым общаешься каждый день…

Так что остались те, с кем работаю, все те же лица – Балаян, Лёлик… Ну, разве что Дылду посчитать?

И тётушка.

Ядвига Феликсовна не спала, ждала моего приезда.

Она даже и бровью не повела на корзину с яблоками, уже не мельбой, а каким-то другим летним сортом, который был собран с дерева прямо перед выездом.

– Ну как отдохнула? – тётушка вгляделась в моё лицо.

– Отлично, – я отнесла сумку в свою комнату и раскрыла, вытаскивая пакет с бельём для стирки. – Отдохнула прекрасно, только устала очень.

– Чаю хочешь?

– Можно. А лимон есть?

– Полно. Пойду, поставлю чайник…

Так, ноутбук на стол, одежду в шкаф, кроссовки в прихожую. Материалы по Чевакинскому – на книжную полку… Сумка пуста, отправлю её на балкон проветриваться. Завтра с утра нужно будет отогнать пикап на стоянку, а потом можно и на работу. Ответов от епархиальных архивов, конечно, пока нет, хорошо если к концу недели появятся – ну так нам и не к спеху, подождём…

За чаем я спросила у тётушки:

– Ты улетаешь во вторник, ничего не изменилось?

– Да, утренний рейс. Можешь не провожать, я закажу такси.

Я пожала плечами: никогда не провожала, с чего бы сейчас попёрлась ранним утром в аэропорт?

Ядвига Феликсовна снова посмотрела на меня так пристально, словно хотела рассмотреть содержимое черепной коробки.

– А ты не хочешь сменить обстановку? – спросила она внезапно. – У нас в экспедиции внезапно освободилась ставка ассистента, а никого с рабочей визой под рукой нет. Побудешь пару месяцев в Италии, развеешься…

– Может быть, может быть, – протянула я. – Вот сейчас закончу эту историю с Чевакинским, и подумаю над твоим предложением. Может быть, и в самом деле пора что-то поменять в жизни.

– Та-ак, – тётушка отставила чашку, даже не заметив, что брякнула ею о блюдце. – Рассказывай.

– Да нечего рассказывать! Правда, нечего. Просто вдруг подумала, что занимаюсь довольно бессмысленным делом: не создаю новое, а вытаскиваю из пыли старое, давно и прочно забытое. И вполне возможно, никому не нужное.

– А-а, рефлексии интеллигентские! Что ж тогда мне говорить? От нахождения очередной этрусской статуэтки не переменится в мире примерно ничто, но мы же копаем.

– Да, ты права. Наверное, это просто от усталости лезет в голову всякое… – Я встала, сунула чашку в посудомойку и поцеловала тётушку в щёку. – Спокойной ночи!

Как всегда бывает, вроде бы устала до того, что готова была уснуть под душем, а легла в кровать – и опять сна ни в одном глазу.

Считать овец я не стала, она у меня вечно начинают себя вести как хотят, играть в салочки и в классики. Буду думать о вечном. Или о временном. Вот, например, Вероника… Я перебирала мысленно всё, что узнала о ней вчера и сегодня, и вдруг меня словно стукнуло: а соседи? Алябьев говорил о посетителях, но в семь вечера ведь и жильцы дома уже в основном должны были вернуться! Подъезд не маленький, двенадцать этажей, сорок восемь квартир. Вероника прожила там три года, с кем-то должна была познакомиться, разве нет?

Хотя… я вот в своем доме всю жизнь прожила, а скольких соседей знаю? Три, четыре квартиры? И то на уровне «вы на меня протекли» и «нельзя ли попросить вашего котика так не орать?». Котики, котики. Интересно, у кого в том подъезде есть кошки? Хотя Алябьев это наверняка выяснил…

Вот где-то на этой мысли я и заснула, чтобы проснуться уже под утро с чётким воспоминанием: Наталья Геннадьевна приехала с дачи утром прямо на работу, и на щеке возле уха у неё красное отекшее пятно с чётким узелком в центре. Я спросила тогда, кто это её так цапнул, она покривилась и ответила непонятным мне словом.

«Паут».

Потом посмотрела, улыбнулась и поправилась:

– Овод или слепень, как-то так у вас называют. Большая кусачая муха. А у нас – паут.

Интересно, у нас – это где?

Надо будет утром спросить у гугла, подумала я, возвращаясь в сон.

Часть 7. Осторожно, двери открываются

ЧАСТЬ 7. Осторожно, двери открываются.

Для литературы время – как для кораблей шторм, и Господь спасает только тех, кого любит.