Читать книгу - "Гений - Джесси Келлерман"

— Так, стоп. А я при чем?

— Он наверняка говорил с тобой о расследовании.

— Вскользь. Но…

— Значит, ты в курсе, хочешь ты того или нет. И не говори мне, что тебе плевать, чем дело кончится. И кончится ли вообще.

— А мне плевать.

— А я тебе не верю.

— Не хочешь — не верь.

— Он бы хотел…

— Слушай, только не начинай.

— Я уже начал. И ты начала. Это было его расследование, но он умер. И мы должны закончить начатое. Мне нужна твоя помощь.

— Не могу я! — Она заплакала.

Я вдруг понял, что кричу или, по крайней мере, очень на нее давлю. Попробовал извиниться, но Саманта и слушать не стала.

— Ты вообще, что ли, ничего не понимаешь? Я не хочу с этим связываться.

— Прости меня, пожалуйста…

— Заткнись! Плевать мне на дело. Понял? Насрать! И на дело, и на письмо твое, и вообще на все! Оставь меня в покое! Ты понял?

— Я…

— Просто скажи, что ты понял. Я ничего другого слышать не желаю.

— Я понял, но ведь…

— Я не желаю слышать! Все, я вешаю трубку, и проехали.

— Погоди!

Она уже не слышала. Из трубки раздавались короткие гудки.

Я позвонил в полицию. Оператор не понимал, чего я от него хочу. Пришлось взять письма (вернее, копию первого письма, само оно осталось в лаборатории) и тащиться к метро на Западной Двадцатой улице. В полиции затеяли ремонт, и дежурный сержант ни слова не расслышал. Он направил меня к полицейскому в соседнюю комнату, подальше от грохота.

— О как, — сказал полицейский. Похоже, он совсем очумел от моей истории. — То есть, я так понял, вы с кем-то в Квинсе уже общались?

— Мы пытались отыскать… Знаете, мне не хочется показаться невежливым, но, может, я могу с кем-то еще поговорить?

Он посмотрел на меня, потом на письма.

— Подождите.

Я ждал его и наблюдал, как за пуленепробиваемым стеклом женщина допрашивает взъерошенного подростка. За ее спиной висел плакат с поздравлениями Десятому округу, который вновь продемонстрировал рекордно низкие показатели преступности. Еще там были статистические данные, а рядом — фотография башен-близнецов.

Полицейский вернулся. Судя по жетону, его звали Воззо.

— Я снял копии, — сказал он, возвращая мне письма. — Пусть будут у нас, вдруг автор сделает что-нибудь противозаконное. Скорее всего, кто-то просто дурачится. Вы не пугайтесь особенно.

— И все?

— К сожалению, больше ничем помочь не могу.

— Просто дурачится? Непохоже как-то.

— Я понимаю, и мне хотелось бы сделать больше. Но к сожалению, в этой ситуации мы совершенно ничем не можем помочь. В этих письмах ничего такого нет.

— И больше никто не…

— Сейчас все заняты.

Статистика преступлений, идущие на убыль показатели и башни-близнецы напомнили мне то, что начал объяснять когда-то Макгрет. После 11 сентября полиция работала по-другому. Пара писем с угрозами, нераскрытые убийства — никому до них не было дела.

— Могу я вам еще чем-нибудь помочь?

— Нет, спасибо.

— Хорошо. Если что, звоните, вот моя карточка. — Он показал мне листки с копиями: — А это я подержу у себя.

Я был уверен, что он подержит их у себя, пока не дойдет до ближайшей урны. Но что мне оставалось? Я поблагодарил его еще раз и поехал обратно в галерею.

Остановиться я уже не мог и потому решил заняться изучением той единственной улики, которая у меня сохранилась, — рисунками. Мы с Руби так и не разобрали оставшиеся коробки, а те, что разобрали, просмотрели только мельком. На этой карте я надеялся отыскать дорогу к Виктору Крейку.

Я закрыл галерею, поймал такси и поехал на склад. Расписался на входе, сел в лифт, поднялся на шестой этаж и пошел по коридору, залитому светом люминесцентных ламп. Здесь, на складе «Мосли», хранилось большинство картин и прочих произведений искусства в Нью-Йорке. В каждой комнате можно было найти работы Климта, Бранкузи, Сарджента.[35]В каждой комнате приборы контролировали температуру и влажность, ультрафиолетовое излучение, уровень шума и вибрации. 5670 баксов в месяц. И я хранил тут рисунки Крейка — а больше нечего было. Тридцать коробок. Десять месяцев напряженной работы. Напряженной как физически, так и эмоционально.

В конце каждого коридора располагалась смотровая комната, но я не собирался сидеть ночь напролет в душном помещении. Нет, с меня хватит. Я выбрал наугад одну из коробок, отволок ее на пост охраны, расписался и пошел на улицу искать такси. Я живу в Нижнем Манхэттене, у Кэнал-стрит. По-моему, я об этом еще не говорил. У меня есть веранда и уютный дворик позади дома. Там даже цветы растут, они выжили, несмотря на мои попытки сгубить их полным отсутствием ухода. Я вообще не очень умею заботиться. Обстановка в квартире — это отражение моего характера. Картины, которые я отложил в надежде, что когда-нибудь смогу их продать подороже. Некоторые я оставил себе просто так, потому что они мне нравились. Мебель у меня — сплошная эклектика. А еще у меня есть сосед-алкоголик, каждое воскресенье наполняющий мусорный бак сумками с бутылками. Я люблю свой дом и район люблю. До галереи недалеко, но в то же время и не настолько близко, чтобы создавалось ощущение «жизни на работе». И до таунхауса Мэрилин тоже несколько минут езды, но этого достаточно, чтобы не являться без приглашения. За углом суши-бар на пятнадцать посадочных мест, я там ужинаю дважды в неделю. Туда-то я и пошел.

Хозяйка знала меня по имени. Обычно я садился у стойки бара, но сегодня мы поздоровались и я попросил ее устроить меня за столиком.

— Для меня и моего друга, — я показал на коробку.

— А-а-а, — протянула хозяйка и приоткрыла крышку.

Я разрешил заглянуть внутрь и спросил, как ей это нравится. Она помолчала, прикусила губу и наконец сказала:

— Страсть какая!

Да уж, страсть. Я заказал ужин и кувшин саке. Саке поставил перед коробкой.

— Твое здоровье. Пей до дна, гнида.

Я уже собрался уходить, когда хозяйка попросила показать рисунки ее менеджеру. Я согласился. Вскоре вокруг стола столпился весь персонал. Ахали, охали, восхищались или, наоборот, возмущались — трудно сказать, — в общем, они были потрясены. Я показал им, как рисунки соединяются, чем вызвал новую волну возбуждения. Глядя, как они удивляются, я вспомнил, почему так взволновался в первый раз, когда увидел рисунки. Невероятно сложная, наполненная мелкими деталями матрица. Главное — постараться, и я найду ключ к разгадке. Он ведь есть. Должен быть.