Читать книгу - "Сезон мести - Валерий Махов"

— Чему вы смеетесь? — ангельским голосом спросила Кукушкина.

— Я хочу поскорее попробовать ваш кокс.

— То есть побыстрее загнать меня в ванную? — по-монашески потупив две ярких зеленых лампады, спросила инквизиторша.

«У беды глаза зеленые», — почему-то промелькнуло в голове попсовое заклинание. Курилко покраснел и закашлялся. Она опять достала пакетик и насыпала ему две дорожки. Только он не заметил, что пакетик был из-под другой груди, ибо ничем не отличался от первого. Курилко, в свою очередь, насыпал ей из своего и быстро, в одну тягу, вдохнул Ленин кокаин. Неожиданно в носу запекло больше обычного, а в голову ударила жаркая волна неимоверного кайфа.

— Что за кокс? Атом! Я в жизни такого не пробовал.

— И больше не попробуешь, — почему-то зло сказала Лена. Улыбка на ее лице больше походила на гримасу. А может, это галюны?

— Ты уверена, что это кокс?

— Да, и у него даже есть название. Он называется «Выпускной».

Стараясь перекричать иерихонские трубы, звучащие в голове, Курилко, тяжело ворочая языком, прошептал:

— Что за чушь? У кокса не бывает названия! Боже, почему так накрыло?

Ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание. «Надо выбираться из этого дерьма», — подумал он и вдруг увидел, что ее дорожки не тронуты. Он попытался встать, но ноги не слушались его. Еще до конца не осознав всего ужаса своего положения, Курилко почему-то отчетливо понял, что умирает. Лена с наслаждением курила и улыбалась. Боже мой, именно так и должна улыбаться смерть. Он, работая со смертью, относился к ней с уважением, хотя и считал ее чем-то будничным, повседневным. Можно сказать, что они даже были где-то коллегами. Смерть приходила к кому-то почему-то и не вовремя, а он всегда искал причины ее прихода. Но, изучив ее характер, повадки, вкусы и наклонности, он никогда не видел ее улыбки. И вот сейчас смерть улыбалась ему. Руки еще работали, и Курилко незаметно достал спрятанный в глубине кресла небольшой пистолет. Направив его на Лену и попытавшись улыбнуться, он сказал:

— Я немного испорчу твой праздник, и мы вместе пойдем туда, куда ты хотела отправить меня одного.

Лицо ее нисколько не изменилось. На нем не было ни испуга, ни разочарования, а только эта мерзкая, страшная улыбка, которую он сейчас сотрет, нажав на курок.

— Ты не выстрелишь, папа, — все так же улыбаясь, холодно произнесла Лена.

Ему показалось, что это галлюцинации.

— Что ты сказала, дрянь? Повтори!

— Ты помнишь, как называется кокс? А помнишь тот выпускной? А помнишь маму, которую ты своими стихами и кембриджским прононсом свел с ума и уложил в постель? А она была самой красивой девочкой не только в школе. Но, узнав, что она беременна и не хочет делать аборт, ты, испугавшись за свое светлое будущее, придумал и осуществил чудный план. Помнишь, папа, как вы все сказали родителям, что после выпускного поедете на пару дней к приятелю на дачу отмечать начало взрослой жизни? Бабушка отпустила маму, потому что очень тебе доверяла. Ну как же, такой культурный мальчик, из интеллигентной медицинской семьи! Маму не смутило, что в компании из пяти одноклассников едет только одна девочка. Ведь она ехала со своим будущим мужем, ребенка которого уже носила под сердцем. Ну а дальше — шампанское с сильнодействующими транквилизаторами и двое суток непрерывного кошмара, когда это голодное стадо насиловало маму, кто как хотел. Но и этого тебе было мало. Ты все предусмотрел. Ты не хотел в тюрьму. Будучи умным мальчиком, ты взял с собой фотоаппарат и магнитофон. На вторые сутки, когда все уже устали, ты, оставшись наедине с рыдающей девушкой, объяснил ей расклад. Ты показал несчастной еще мокрые фотографии, на которых эти уроды по одному, по двое, по трое насиловали ее. Причем лиц их видно не было, а были видны только половые органы и мамино лицо, счастливое и улыбающееся под воздействием транквилизаторов. Ты сказал ей, что с этого дня вы расстаетесь, а эти фотки она может оставить себе в память о приятно проведенном времени. А негативы, оставшиеся у тебя, будут твоей страховкой от неприятностей. Пацаны получили удовольствие, поэтому будут молчать, а она, возненавидев бывшего возлюбленного, сделает аборт. Таким образом, каждый получит свое. Еще ты добавил, что у ее мамы слабое сердце и оно не выдержит, если весь город будет заклеен этими фотографиями. «Поэтому, — сказал ты напоследок, — умойся, оденься, все забудь и поехали домой. Но только каждый своей дорогой». Все бы ничего, но только мама, молодая и красивая, не успев родить меня и выкормить грудью, тихо сошла с ума. Бабушка, не выдержав горя, умерла от разрыва сердца. Ну а о своем счастливом детстве в детдоме я распространяться не буду. Мама, так и не выздоровев, умерла в психбольнице. Но незадолго до смерти, в минуту просветления, завещала мне свой дневник. Главу из этого дневника я тебе сейчас пересказала.

Курилко опустил пистолет и охрипшим голосом спросил:

— Сколько мне осталось?

— Минут пять-семь, не больше.

Слизав струйку крови, вытекшую из уголка рта, он обратился к Лене:

— Открой секретер, там есть ручка и бумага, поторопись, я скоро уйду.

Лена быстро принесла ручку и бумагу. Курилко тяжело склонился над столом и начал что-то писать.

Лена снова закурила. Когда Курилко поднял голову, он был бледен и дрожал. В руках у него было две бумаги.

— Вот здесь завещание, в котором я все свое движимое и недвижимое имущество завещаю тебе, Кукушкиной Елене Сергеевне. А здесь — записка, объясняющая причины моего ухода. Только напоследок у меня к тебе просьба. А так как она последняя, постарайся ее выполнить. — Кровь пошла горлом, Курилко захрипел и задергался.

Лена наклонилась над умирающим, и Курилко еле слышно прошептал:

— Прости меня, дочень… — И умер.

Лена достала из-за пазухи пакетик с сахарной пудрой, смыла его в унитаз, бросила чужой пистолет в свою сумку, спрятала в секретер подписанное завещание и спокойно покинула эту юдоль запоздалой печали…