Читать книгу - "Кровь слепа - Роберт Уилсон"

— Оба испанцы. Возраст — на вид двадцать с лишним. Один коренастый, стрижка обычная, косой пробор, брови вразлет, нос крупный, картошкой и как будто сломанный, щеки — бритые, крепкие зубы. Другой — худой, длинноволосый, резкие носогубные складки, лоб изрезан морщинами.

— Как могла ты разглядеть лоб, если у него длинные волосы?

— Он отвел их за уши.

— А рубашка какая?

— С длинными рукавами, синяя, навыпуск. А на коренастом была рубашка фирмы «Лакост» с крокодильчиком. Темно-зеленым.

— Ноги?

— Ног я не разглядела.

— Что было у них в руках?

— Куртки. Да, помнится, я еще подумала: в такую погоду и куртки. Когда мы въезжали на подземную парковку, компьютер в машине показывал сорок градусов.

— Какого цвета куртки?

— Темные. А поточнее — сказать не могу.

Он опять прокрутил запись. Проглядел ее, стоя на коленях почти вплотную к экрану, весь внимание. И остановил кадр, когда увидел трех мужчин, выходящих из магазина.

— Надо улучшить изображение, добавить резкости и напечатать снимок в газете, — сказал он. — После этого мы опросим всех вокруг, кто попал в кадр.

— Но кто эти трое? — спросила она, тоже встав на колени подле него, и постучала по экрану.

Взгляды их встретились, и дрожание экрана, и неверный свет, льющийся с него, не помешали ее моментальной догадке.

— Ты что-то знаешь, — сказала она, моргая. — Что это, Хавьер?

Близость ее причиняла боль. Он поднялся, встал. Она тоже встала.

— Тебе же не знакомы эти люди, правда? — сказала она. — Откуда тебе их знать? Разве такое возможно?

— Я их не знаю, — отвечал он. — Но я знаю, что это все произошло из-за моей работы.

— Из-за твоей работы? Как это — из-за работы? Работу делаешь ты. Значит, это из-за тебя. Но почему?

Он рассказал ей о беседах с Марисой Морено и чем вызван его интерес к ней. Рассказал о дисках в портале погибшего русского мафиози. О допросе с пристрастием, который он учинил Марисе. О телефонных звонках и о звонке вечером накануне перед последним их свиданием.

— Значит, эти люди следят за тобой, — сказала она. — И потому держали в поле зрения мой дом и моих детей.

— Вероятно.

— Ты знал это, — сказала она и, отвернувшись от него, уставилась в черное стекло, в котором отражения их лиц представлялись ей теперь воплощением величайшего предательства.

— Мне и раньше угрожали, — сказал он. — Это их извечная, классическая тактика — мешать расследованию и тем самым замедлять его. Отвлекать внимание.

— Ничего себе отвлечение! — сказала она. — К дьяволу их с их отвлечением! Мой сын…

Она осеклась. Ошеломленная какой-то новой мыслью.

— А ведь то же самое было и четыре года назад, — сказала она. — Как это я ухитрилась забыть? Как это могло выскочить из головы?

Она отошла от него, потом резко развернулась к нему лицом с видом обвинителя в зале суда.

— Я порвала с тобой четыре года назад частью из-за этого тоже, — сказала она.

— Фотография.

— Да. Та фотография, перечеркнутая красным крестом, — подтвердила она. — Маркером пометили красным крестом мою семью. Приходили ко мне, оставляли включенным телевизор и помечали красным крестом мою семью! Потому-то я и не смогла продолжать тогда роман с тобой. Разве можно мириться с подобным?

— Ты и не должна была мириться, — сказал Фалькон.

— И они тоже были русскими, — проговорила она сквозь зубы, яростно сверкая глазами.

— Да, русскими. Но принадлежали они к другой группировке. Те двое, кто все это затеял, сейчас мертвы.

— Кто их убил? — вскричала она, не помня себя от гнева. Логика изменила ей, немыслимое напряжение этого дня внезапно обрушилось на нее, придавило всей своей тяжестью, проникло в кровь, переполнило вены. Сердце стучало как бешеное. — Да какая разница, кто их убил! Все они только и делают, что убивают друг друга! Вот с кем ты связался, Хавьер, с убийцами! Это твоя компания и твой хлеб насущный!

— Ты плохие вещи говоришь, — сказал он. — Я пойду.

Но она метнулась к нему и, упершись кулаками ему в грудь, приперла к стенке.

— Тогда ты навел на мой дом этих людей! — прошипела она. — А теперь, стоило мне впустить тебя в… всюду впустить — и они вновь тут как тут!

Он схватил ее за кисти, но она вырвалась из его рук и стала осыпать ударами его плечи, молотить его по голове, пока он не обезвредил ее, прижав к себе.

— Самое главное, Консуэло, это чтобы ты поняла, — сказал он, глядя в ее побагровевшее злое лицо, — что твоей вины в этом нет!

Слова эти словно что-то изменили в ней, загасив некий огонь. И это ему не понравилось. Запальчивость, ярость исчезли. Она оттолкнула его, вывернувшись из его ослабевших рук, и, отступив на середину комнаты, скрестила руки на груди.

— Я не желаю больше тебя видеть, — сказала она. — Не хочу соприкасаться с твоим миром и с тобой. Ты виноват в том, что Дарио похитили, и простить тебе это я не могу. Даже если утром ты приведешь его мне целым и невредимым, прощения за то, что ты сделал, тебе все равно не будет!

Она повернулась к нему спиной. Он видел, как напряжены под легкой кофточкой все ее мускулы, и не мог найти слов, чтобы смягчить ее, снять напряжение. И он понимал, что происходит. Она наказывала саму себя. Она возлагала на себя всю вину: ведь это она выпустила Дарио из поля зрения ради какого-то идиотского телефонного разговора с риелтором, пытавшимся уговорить ее на покупку, ей вовсе не нужную! Из-за этого мальчика и похитили. И сколько бы он ни уверял, что причина — в нем, это ничего не меняло. Он отпер дверь, вышел и спустился по лестнице в душную тьму, в неясный шорох деревьев и негромкий грозный гул вдали — город тяжко ворочал жернова нового дня.

Кристина Феррера вздрогнула, когда в водительском окошке возникла голова Фалькона.

— Вы ей сказали, — проговорила она при виде его лица.

Он отвел глаза, глядя куда-то в дальний конец улицы Иньеста, и кивнул.

— В таком случае я рада, что позвонила вам, — сказала она.

— А у тебя какие новости?

— Никаких. В окне свет, но я не уверена, что она дома.

Кристина вылезла из машины. Они глядели вверх, где свет из квартиры освещал верхнюю террасу и растения на ней.

— Я приехала сюда примерно в половине двенадцатого. С тех пор никакого движения.

— За мастерской следила?

— Там темно.

— Давай-ка позволим, — сказал он и набрал номер на мобильнике. Глухо.

— Может быть, позвоним в дверь? — предложила Феррера.