Читать книгу - "Виза на смерть - Мария Шкатулова"

Оксана Кульбида лежала на обтянутом полосатым шелком итальянском диване стоимостью двенадцать тысяч долларов и говорила по телефону.

— Я ему: «Ты че, какое молдавское?» А он: «А че, нормальное вино». Я опять: «Ты че, блин, думаешь, я правда буду молдавское пить?! Ну ты даешь!» Представляешь? Молдавское! Вот козел! — Она фыркнула и с отвращением повторила: — Молдавское!.. — И вдруг опомнилась: — Ой, ладно, Люсь, я тебя заболтала… Ты сама-то как?.. А-а… а-а… понятно… А девчонки?.. Ага… Да ты что, правда?.. Ага… Ага… Отлично… А-а… А маленькая?.. Ага… Молодец, девка!.. Слушай, Люсь, может, нам сходить куда-нибудь?.. Ну да… Что?.. Ну так давай вместе!.. Ну да, с девчонками… А?.. Ну, не знаю, посидеть где-нибудь… Куда хочешь… В «Макдоналдс»? Ты че, очумела?.. Да нет… Да при чем тут?… Ну ладно, извини… это я так… Ну давай, как скажешь… Ой, брось ты, какие деньги? Что ж я, не могу вас в какой-то паршивый «Макдоналдс» сводить?.. Ну ладно, договорились… Ага… Я перезвоню… позже… Ага… ну давай… пока.

Оксана спустила ноги на мягкий ворс огромного ковра ручной работы, встала и потянулась, не забыв бросить взгляд в зеркало, в котором отразилось ее красивое тело, едва прикрытое короткой шелковой комбинашкой. Про таких, как она, говорят «ноги от ушей растут» и оборачиваются на улице: метр восемьдесят два и почти идеальные пропорции — 96–60—90,— даже лучше, чем идеальные, потому что грудь у нее своя, никакого силикона, и мужики тащатся от нее, будь здоров… Оксана никогда не могла сдержать довольной улыбки при виде своего отражения в зеркале, но сегодня созерцание своей персоны не доставило ей ни малейшего удовольствия — ей было не до того.

«И дернуло же меня Люське про это вино рассказывать… Вот, блин! Сидит она там в своей Балашихе на зарплате в пять тысяч и ни о каком вине не мечтает, даже о молдавском… А я… д-дура!.. Ладно, хоть пригласить догадалась… Надо будет ее девчонкам что-нибудь подарить, черт бы их побрал… И денег Люське дать… хотя бы сотню… или полтинник, на худой конец… А то у меня у самой сейчас… Вот, блин!»

Оксана метнулась в спальню, схватила сумочку и вытрясла содержимое на кровать. Ключи, косметика, сигареты, визитные карточки, несколько смятых стодолларовых купюр и рублевая мелочь. Оксана пересчитала. «Шестьсот баксов и полторы тысячи деревянных… Негусто». Она вздохнула, сгребла все назад в сумку, села на край кровати и задумалась.

Напрасно она вчера до трех ночи проторчала в «Шехерезаде» и нажралась — теперь пить хочется, и вкус во рту противный, и настроение поганое, и с Люськой поговорить о деле она так и не решилась, хотя времени у нее в обрез, и даже не в обрез, а еще меньше… проще говоря, у нее совсем этого времени нет, совсем, ни грамма… И чего она тянет?.. Боится она ее, что ли?..

Оксана посмотрела на часы и скривилась. Начало десятого… Надо поторапливаться. С минуты на минуту в квартире появится Толстуха, домработница, которая ее терпеть не может. «Чувствует, наверное, сука, что быть мне здесь осталось недолго… Но ничего, еще посмотрим, кто кого…»

Люську она, конечно, не боится — чего ей бояться? Люська — самая близкая ее подруга, еще со школы… Но сказать ей всю правду Оксана все равно не могла, и не потому, что не доверяла. Она боялась, как бы простодушная Люська не прокололась, потому что проколоться тут нельзя — слишком много всего поставлено на карту. Или еще нет? Или у нее еще есть возможность все переиграть и вернуть назад?

У Оксаны где-то под ложечкой появилось неприятное чувство — то ли тоска, то ли тревога, и, чтобы отделаться от него, она схватила лежавший на комоде журнал, плюхнулась на кровать, перевернула несколько страниц, рассеянно скользя взглядом по безупречно накрашенным физиономиям моделей. Но чувство тревоги не проходило.