Читать книгу - "Я тебя никогда не забуду - Анна и Сергей Литвиновы"

ОДНАКО ИХ ВСЕ РАВНО НЕ ПЕЧАТАЛИ.

Я посылал рассказы в «Литературку». Отправлял в «Крокодил». Пробовал штурмовать другие редакции, попроще и поплоше. «Молодой коммунар», упомянутый оловянноглазым Глебом, был лишь одним из длинного и печального ряда… Однако все было бесполезно. Мне отвечали – в те годы на любое письмо в редакцию, даже написанное явным графоманом, даже очевидно ненормальным, полагалось ответить. (Гораздо позже мы узнали, что письма с особо ярой критикой или совсем несдержанные на язык изымали прямо из редакций коллеги замечательного ясноглазого Глеба.)

Так вот, ответы из редакций я получал. И в них, опять-таки, хвалили мой стиль и язык. Но… Всякий раз в рецензиях, написанных редакторами и литконсультантами, я натыкался на то самое сакраментальное «но» или «однако»: «Ваши рассказы хороши, НО…» Причины отказов варьировались: «Редакционный портфель на ближайшие месяцы уже полон… Жанр и тональность Ваших рассказов выбиваются из общей стилистики нашего издания…» И, наконец, безыскусно-лапидарное: «…напечатать Ваши произведения возможным не представляется…»

И лишь после того как я встретился с теми самыми «следователями»… И отрекся от Наташи…

«Но после вовсе не значит вследствие!.. – мысленно воплю я. – Какое отношение эти парни, несмотря на все их россказни, могли иметь к редакциям?!. И печатанью моих рассказов?!»

И тут же сам себе возражаю: «Они в те годы (впрочем, как и сейчас) имели отношение ко всему…»

Но как оно там произошло на самом деле, мне, видимо, не дано узнать никогда.

А что было бы, думаю я сейчас, когда бы я не послушал совета Т-ского? И не переключился бы на юморок? На добрый, милый, не задевающий никого (и ничего конкретно не бичующий) юмор? На тонкую иронию?

Что было бы, если б я продолжал писать то, на что изначально вырулил? Молодежную жестковатую прозу? Рассказы из подлинной (а не придуманной литературными генералами, навроде Виля Липатова) жизни студентов? Стройотрядовцев? Солдат-срочников? Младших научных сотрудников? Пусть и не всю – но правду?

История не знает сослагательного наклонения, но можно с высокой долей вероятности предположить, что меня бы уж точно не печатали. Да, при Горбачеве подобным писаниям распахнулись бы ворота (причем независимо от их качества). Но до гласности оставалось лет пять, и до нее требовалось дожить. И что со мной было бы? Спился? Махнул на себя рукой? Стал диссидентом? Попробовал эмигрировать?

В любом случае терний и лишений мне бы досталось больше.

ЗАТО Я Б НЕ ОТСТУПИЛСЯ ОТ СВОЕГО ЛИЦА.

Но потом… Уже после той, совсем последней, встречи с НЕЙ на излете восемьдесят третьего года… И разговора с лучистым комсомольцем Глебом… Вот тогда-то все взорвалось, сдвинулось, понеслось…

Вот тогда-то меня стали печатать.

Сначала, в ответ на мою очередную порцию рукописей, что я оставил, по совету товарищей, в редакции молодежного журнала «Гуадеамус», последовало письмо, получив которое я станцевал подобие шейка, скрещенного с лезгинкой. Ответ был подписан завотделом сатиры и юмора и извещал, что некоторые мои рассказы в принципе для журнала подходят, а один из них «мы будем предлагать на рассмотрение редколлегии».

И потом он, тот самый рассказ «Враль» – из моих рассказиков первый опубликованный! – вышел, как сейчас помню, в майском номере за восемьдесят четвертый год.

Вот какой он был:

ВРАЛЬ

Саша врал вдохновенно. Да и чем он, собственно, мог покорить ее – не внешностью и, уж во всяком случае, не остроумием.

– …Сидим мы с Андрюхой, пьем шампанское. Тут входит Вова, говорит: «Рванули в «Прагу»?» Рванули.

– А Андрюха – это кто?

– Макаревич.

– А Вова?

– Пресняков[7].

– … Гарик мне говорит: «Тебе, старик, мат в семь ходов». А я ему: «На третьем ходе жертвую туру, тогда тебе крышка!»

– Гарик – это…

– Каспаров.

– … Тут Андрюша кончил читать стихи, я ему: «Отлично! Ты изумительно пишешь». А он: «Ты мне тоже всегда нравился, старик». Мы расцеловались, он познакомил меня с Женей, тут как раз Булат подошел…

– А это кто?

– Вознесенский, Евтушенко, Окуджава…

Когда Саша сделал ей предложение, она сморщила носик и сказала:

– Хорошо. Но с условием – на свадьбу ты приглашаешь всех своих знаменитых знакомых.

– Зачем? – забормотал Саша. – Они занятые люди, многие в поездках заграничных…

– Разговор короткий, – отрезала она, – если их не будет, то и свадьбе не бывать.

Что оставалось делать Саше? Только надеяться на чудо.

Но…

Платье невесте шил Зайцев. На свадьбе демонстрировал фокусы Акопян. Гимн новобрачным пел Боярский.

Бельмондо показывал приемы карате официантам. Невеста была в восторге.

Когда гости расходились, они обнаружили у дверей заплаканного Адриано Челентано. У него не было приглашения, и его не пустил стоявший на часах комиссар Каттани.

Только любовь способна творить такие чудеса!

Рассказ напечатали без звука. Только попросили заменить кем-нибудь Макаревича – вместо него у меня выступал Кузьмин, а также Каспарова (он и тогда не давал властям покоя!) – его заменил Толик Карпов.

А потом я начал пожинать лавры. Получил почтовым переводом свой первый гонорар – нешуточный, аж сорок рублей! И скупил в киосках штук тридцать журналов – для подарков. Тираж издания составлял тогда цифру, ныне невообразимую: полтора миллиона экземпляров! И гулял я, на радостях, кочуя из пивных в общагу, с каких-то квартир – в рестораны, три дня и три ночи, просадив не только весь гонорар, но и половину зарплаты мэнээса[8]. И мне с поздравлениями позвонили все, наверное, мои друзья (и девчонки) – за исключением особо завистливых литобъединенцев.

Но ОНА… ОНА так и не позвонила – на что я в глубине души очень надеялся… Одно из двух. То ли ей удался ее дикий план. Но, скорей всего, – нет. В любом из этих двух вариантов позвонить она не могла.

«…из тюрьм приходят иногда.

Из заграницы – никогда…»

А может, дальше разговоров дело не пошло, и она спокойненько пребывала в своей Сирии, ходила на приемы, копила деньги на кооператив – и дела ей не было до советского журнала «Гаудеамус»… Или, допустим, спокойно вернулась в Союз, забеременела от своего инвалютного мужичка и теперь только к животу своему прислушивается. Или уже пошли пеленки, ползунки, распашонки, кроватки…

В общем, несбывшаяся надежда встретиться с НЕЙ слегка подпортила мой триумф.