Читать книгу - "Город на Стиксе - Наталья Земскова"

Поклонившись, Хосе удалился, и я рассмотрела свое жилище: полутораспальная кровать с национальным декором, встроенный в стену шкаф, кресло, стол, гигантское зеркало. Как в старину, звонок для вызова прислуги. В боковом проеме я обнаружила нишу, где находилась ванная. То, что это была комната для гостей, отчего-то меня успокоило, и я занялась марафетом. А когда спустилась в гостиную, там уже стоял накрытый стол, и жена Хуана, светловолосая женщина с открытыми руками, — знаком пригласила меня выбрать удобное место.

— Погоди, Мануэла, сначала мы посмотрим дом, — остановил ее Хосе, и мне показали три выходящие из гостиной комнаты, где было очень мало мебели и очень много зеркал. В целом дом был отделан в национальном стиле, но меня поразили длинные узкие коридоры-тоннели, высокие потолки и пара абсолютно круглых комнат, где находились одни лишь растения.

— Мой кабинет, библиотека и комнаты отдыха; наверху — только спальни. Мой отец строил этот дом двадцать лет, я с сыновьями достраиваю, — проговорил хозяин, наблюдая за моей реакцией.

— Наверное, сложно было разместить все это внутри скалы? — спросила я.

— Гораздо сложней, чем вы думаете.

За обедом я перепробовала все: кухня была очень острая и состояла из невероятного количества овощей и рыбы, копченой, маринованной и жареной. Овощи тоже были приготовлены в маринадах и специях — я расслабилась и наслаждалась оригинальным вкусом блюд и белым вином. Не думалось ни о чем, только душу время от времени волной омывало предвкушение счастья.

Вместе с хозяевами мы спустились вниз и, пройдя каменной тропинкой метров двадцать, оказались на пляже, огороженном со всех сторон скалами и специально привезенными камнями, так что попасть сюда можно было только из дома.

Растянувшись на лежаке, я забыла обо всём на свете — ощущение стойкого, прочного счастья баюкало и одурманивало своей непривычностью и полнотой.

Полежав минут десять, вошла в воду и испытала шок — она была настолько теплой, что почти не охлаждала, — оттолкнулась и поплыла. Дальше, дальше… Я почти не тратила силы, но минут через двадцать была уже довольно далеко от берега. Пожалела, что не надела шляпу, но возвращаться не хотелось, и я плыла и плыла в плотной упругой волне, доверяя ей целиком. Чем дальше от берега, тем вода была ярче, светлее, причем этот перепад цвета был внезапным — мне так хотелось до него добраться, но чистый ультрамарин отодвигался, отодвигался, и в своем азарте я заплыла так далеко, что берег был уже виден тончайшей полоской. Решив чуть-чуть передохнуть, я перевернулась на спину — послушная вода пружинила, выталкивала и качала, плавно переходя в небо, стоявшее надо мной неподвижным прозрачным куполом. Так не хотелось плыть обратно… Мне показалось, времени прошло немного, я совсем не устала, но крики и свист с берега заставили развернуться и поплыть обратно. Я двигалась медленно, стараясь насладиться этим чудом, время от времени останавливаясь, чтоб оглядеться, хотя не чувствовала усталости.

Когда я вышла из воды, Хуан мне погрозил пальцем и предупредил, что так далеко он заплывать не разрешает.

— Спасибо. Я отлично плаваю. Здесь что, акулы?

Он покачал головой и повторил свою просьбу: опасно, маэстро будет недоволен.

С этой чудо-водой я совершенно позабыла про маэстро, который, оказывается, уже звонил три раза, и все три раза меня не оказалось под рукой.

Позабавившись этим обстоятельством, я опять забралась в воду и сейчас уже бултыхалась у берега, но больше никто не звонил. Время от времени выходила Мануэла, звала обедать, но я, как ненормальная, сидела в море, и, казалось, ничто не способно было меня оттуда выманить. «Как хорошо, что Бернаро прилетит только завтра», — подумала я.

Как-то вдруг наполз вечер, потянул слабый ветерок, а мне все не хотелось уходить с моря. И только когда нестерпимо алый солнечный шар коснулся воды и начал резко в нее погружаться, я, наконец, поднялась в дом, чтоб принять душ и выйти к ужину. После душа прилегла и, внезапно ощутив страшную усталость, закрыла глаза. Море качалось и захлестывало меня зелеными волнами, но это не было страшно; вместе с потоками воды я струилась и наслаждалась невесомостью, которая обнимала меня естественной, легкой прохладой. Море казалось огромным и доставало до неба, и небо тоже состояло из воды. Я то ли плавала, то ли летала.

Проснулась от громкой заунывной песни, которая гулко раздавалась в абсолютной ночи откуда-то с побережья. Песня была очень странная и в то же время необычайно красивая: как загипнотизированная, я вышла на балкон и, собрав все силы, проснулась. Необычный, очень низкий, тембр голоса, глубокие переливчатые обертоны и ритмы, столь чуждые для славянского уха, привели меня в состояние восторженности. Когда песня смолкла, я вернулась в комнату и мгновенно снова провалилась в сон, уже без сновидений. А когда утром открыла глаза, то не поверила часам: они показывали полдень. Первая мысль: где я? Мне всю ночь снилось море, но для того, чтобы убедиться, что вот оно, здесь, под окном, потребовалось несколько секунд. Ужасно. Я должна была выйти на ужин, а сама проспала все подряд!

Но извиняться оказалось не перед кем. В столовой я обнаружила Бернаро, который читал журнал и одновременно щелкал телевизионным пультом (с изумлением опознала несколько наших, российских каналов). Увидев меня, он серьезно сказал, что хотел бы уметь вот так спать, и я все-таки выразила сожаление, что заставила его ждать.

— Елизавета, перестаньте… Я нарочно дал вам лишний день, чтобы вы пришли в чувство. Как, не перекупались? — спросил он и, по обыкновению, пристально посмотрел мне в глаза.

— Нет, что вы, это счастье.

— Тогда давайте завтракать, и — приступаем к работе. Хотите есть? Вижу, что хотите.

Усадив меня за стол, Бернаро позвонил, и Хосе в ту же минуту явился с подносом. На подносе оказались сыр, йогурты, тропические фрукты, паштеты, соус, сладости — мне захотелось все и сразу.

— Кто вас так научил плавать? — спросил Бернаро, и я поняла, что обо всех моих действиях было доложено в точности.

— Никто. Сама на речке, в детстве. Какое здесь море — соленое, плотное, гладкое. А этой ночью я слышала песню, пел мужчина так громко, протяжно… Очень сильное впечатление.

— Это не песня — молитва. Здесь поблизости мусульманский квартал, есть мечеть. Начался Рамазан — большой праздник, и мулла в пять утра творит утреннюю молитву, которую транслируют, — объяснил Бернаро и бодро воскликнул: — праздник праздником, но работать, работать! — И поднялся со стула.

Вслед за ним я отправилась в одну из круглых комнат, где для нас уже поставили кресла и стол. Захватив бумагу, ручки, диктофон, я села спиной к окну, чтобы свет падал на лицо Бернаро — подобравшись вплотную к работе, которая представлялась мне просто бескрайней, я испытала приступ страха: вдруг не справлюсь, утону в материале?

— Не знаю, зачем вам понадобилось везти меня в Испанию, — начала я, но Бернаро меня перебил:

— Как зачем? Здесь вы вся в моей власти. Ну, а дома бы вас и меня отвлекали. Так с чего мы начнем?