Читать книгу - "Роковое решение - Анна Васильевна Дубчак"

рассуждала о Бессонове и его возможной причастности к убийству и в конце пришла к выводу, что в любом случае преступник вошел (проскользнул, вот как и сегодня) в подъезд либо с помощью жильцов, либо в тот промежуток времени, когда в дом пускали зрителей театра.

Мне было интересно слушать ее, наблюдать за тем, как увлеченно она рассматривает версии убийства и строит свои догадки.

Я любовался ею. Смотрел на ее порозовевшее от возбуждения личико, ее блестящие глаза и ловил себя на том, что страшно рад тому, что мы помирились. Да что там, я постоянно об этом думал, потому что то время, что она отсутствовала, стало для меня настоящим испытанием. У меня душа болела, когда я представлял себе, что она оторвалась от меня, от нашего дома и что больше не вернется. Быть может, другой мужчина, окажись на моем месте, поступил бы иначе, с холодной головой подготовил бы документы для развода, сделал бы все возможное, чтобы забрать ребенка, да и выставил строптивую жену на улицу. Тем более что и мотив имелся – моя жена увлеклась другим мужчиной. Но только себе я могу признаться в том, что меня это не особо озаботило.

Какое же это было странное чувство, когда я понял это! Да, безусловно, я ревновал, но как-то странно. Должно быть, это происходило потому, что я старался быть объективным: я старше Жени – это, во-первых. Во-вторых, иногда, сам того не понимая, становлюсь для нее чуть ли не отцом, позволяю себе недопустимый тон, отчитываю ее как девчонку, давлю на нее, подчас даже унижаю. В-третьих, Журавлев – парень красивый, ему бы в кино героев-любовников играть, а не преступления раскрывать.

Я словно бы понял свою жену, свою, в сущности, девчонку, которой льстило внимание такого красавчика, как Пашка. Видимо, она не получает в полной мере мужского внимания от меня, ее мужа. Я редко бываю романтичным, мы редко остаемся с ней вдвоем, в повседневной домашней жизни нас окружают няня, наши помощники, гости. Мы почти не бываем в театре, кино, я ни разу не исполнил ее желание попасть в цирк, который она так любит. Я перестал дарить ей подарки, потому что не знаю, что именно она хочет, к тому же я дал ей карту, с помощью которой она может позволить себе купить все что угодно, вплоть до машины! Но вряд ли процесс пополнения этой карты мной можно принять за нежность, ласку. Короче, я настоящий старый осел, который по свой дурости и из-за какой-то чрезмерной, болезненной опеки чуть не потерял жену.

Когда Женька уехала, я долго думал, как не следовало себя вести, вспоминал наши с ней ссоры, когда она говорила о своей несвободе. Ну да, она не была свободна в браке. Да и кто бывает свободен в браке? Брак – это как метание двух зверей в одной клетке, вокруг одни решетки, не выбраться. Но если меня все это устраивало и мне нравилось, что я несвободен, да что там – мне нравились эти решетки, как нравилось и то, что я попал в зависимость от жены и меня как магнитом тянуло к ней, домой, и я ни разу не вспомнил о той физической свободе до брака, когда я мог спокойно позволять себе встречаться с разными женщинами, ужинать с ними в ресторанах и проводить ночи в гостиницах, то Женьку – нет, не устраивало! Она хотела именно физической свободы, чтобы ей не запрещалось проводить время вне дома, занимаясь своими делами. Она не могла не понимать, что этим своим желанием свободы она дразнит меня, заставляя представлять себе ее с другими мужчинами, и хотя я понимал, что она остается мне верна, но все равно злился. А уж когда заметил, какими глазами на нее смотрит Пашка, все порывался поговорить с ним, может быть даже врезать ему как следует, но потом вдруг представил себе, как жалко буду выглядеть в глазах Женьки. Да она расхохочется, когда узнает об этом. А я сгорю от стыда.

Нет-нет, я не должен был подавать виду, что ревную. Она не изменяет мне, она не такая, это я точно знаю. Я бы почувствовал. Но то, что Павел влюблен в нее, что ловит каждый ее взгляд, что ухаживает за ней – это ей не может не нравиться. Ей это, похоже, необходимо, как и любой другой женщине. Это придает ей сил, энергии. А еще она, похоже, ловит кайф, когда на его глазах демонстрирует какие-то свои способности, разоблачает преступников, утирая нос ему и Реброву. И пусть это носит развлекательный характер, что в этом плохого? Она ведь реально помогает следствию!

В какой-то момент я вдруг понял, что готов простить ей даже измену, и от этого просто ошалел. Когда я стал таким? Что со мной вообще стало? Получается, что любовь сделала меня слабым.

Однажды Женька сказала, мол, как хорошо, что люди еще не научились читать мысли друг друга. Да уж. Если бы прочли мои, то я от стыда бы сгорел.

И вот с таким сложным набором любовных инструментов, включая готовность простить измену, я со своим болезненным великодушием вдруг оказался брошенным! Как так случилось? Словно моя жена почувствовала мою слабость и нанесла удар. Но я и это ей простил. И молил Бога только об одном – чтобы она вернулась.

И она вернулась. Вот почему я так счастлив. И теперь сделаю все возможное, чтобы этого не повторилось. Да, я готов впрячься в любое расследование, только чтобы быть рядом с ней, помогать ей. Пусть она почувствует это.

А Журавлев?.. Конечно, я спросил Реброва, что ему известно об их отношениях, и он уверил меня, что с Женькиной стороны это всего лишь свойственное всем женщинам кокетство, со стороны же Павла – восхищение. Что ж, пусть. Я и здесь не стану чинить препятствия, пусть свободно общаются, занимаются делами. Я так решил.

После ресторана мы поехали на «Павелецкую» – надо было поближе познакомиться с хозяевами этого странного театра и попытаться посмотреть все записи видеокамеры как внутри него, так и снаружи, чтобы понять, как преступник проник в квартиру Калининой.

И хотя в тот вечер накануне убийства в театре было не так уж и много зрителей, но разве можно было что-то разглядеть в полумраке зала? Я лично искал там мужчин, хорошо одетых, представительных, словом, любовников Калининой. Но не нашел. И хотя эта маленькая толпа была разношерстная и в ней можно было увидеть старушку в