Читать книгу - "Воля народа - Шарль Левински"

Он сел в трамвай на одну остановку до Швамендингер-плац. В вагоне было не так много людей, и никто не заметил, что он просто оставил под сиденьем пакет с двенадцатью романами в мягкой обложке.

Прямо на остановке кто-то выставил штатив с большим плакатом, ещё вчера его здесь не было: очертания гильотины с двумя крыльями слева и справа дополняли друг друга до швейцарского креста. Внизу красовалась подпись: «Высшая мера наказания». Больше ничего. Итак, действительно началась кампания.

Он направился в сторону леса, сперва между домами, а потом по пешеходной тропе. Кирпичный завод, так называлась типичная забегаловка для людей, которым хотелось бы посидеть на природе, не отправляясь для этого слишком далеко; подходящая цель для пожилого господина. И если он по дороге туда ненадолго свернёт с тропы, скроется за деревьями, в этом тоже не будет ничего подозрительного, как раз его старческий мочевой пузырь мог не дотянуть до кафе. В лесу не было камер видеонаблюдения, и рьяных допопо, добровольных помощников полиции, которые могли бы уличить его в загрязнении природы, здесь можно было не опасаться; они предпочитали охотиться в центре города, где шансы заслужить себе карточку отличника были выше.

Путь показался ему длиннее, чем он ожидал; чем больше лет висело на горбе, тем короче становились расстояния, которые ты ещё мог пройти, на самом последнем отрезке тебя уже повезут, и объединение прессы пришлёт букет цветов с бело-голубым бантом. Собственно, не было никакого прогресса в том, что люди стали жить всё дольше; просто становишься обузой другим и самому себе.

И жалость к себе ему лучше приберечь на потом.

Когда он нашёл, наконец, подходящее место, он не решился опуститься на колени; хотя уже очень давно не было дождей, почва в тени деревьев всё ещё была сырой, а добропорядочные пожилые господа не ходят в перепачканных брюках. Работать внаклон ему тоже было тяжело – когда-то ему всё же придётся решиться на эту проклятую операцию, и он, в конце концов, присел на корточки, с трудом удерживая равновесие. Маленькая лопатка, которую тогда впарили ему в садоводстве вместе с помидорной рассадой, была, естественно, дешёвкой, годной только в металлолом; на балконе он этого не заметил, но здесь, где почва была куда твёрже, черенок лопаты начал гнуться от малейшего нажима. Поэтому ямка получилась не такой глубокой, как он хотел, но и рыться здесь часами тоже не годилось, слишком велик был риск, что его здесь увидят. Когда он присыпал пластиковый пакет землёй, остался небольшой холмик, которого раньше здесь не было, ну и пусть, он набросал сверху веток и сухих листьев, и результат показался ему естественным и неприметным. И в том маловероятном случае, что кто-то обнаружит эту книгу – может, чья-то собака её учует и выроет, – никто не поставит это в связь с ним.

Лопату, эту дрянь, он бы просто бросил, но всё-таки лучше было избавиться от неё по дороге домой, мусорных баков в этом чистом городе было достаточно.

Он свободно вздохнул, когда снова выбрался на пешеходную дорожку. Теперь он был просто обыкновенный пенсионер, который воспользовался погожим летним днём для прогулки по лесу, пока молодые люди зарабатывают деньги для выплаты его пенсии. Рюкзак теперь казался ему гораздо легче, чем раньше, хотя, казалось бы, какой уж там вес у томика в мягкой обложке, завёрнутого в пару пластиковых пакетов. «Облегчение» – вот было подходящее слово; если обращаться с языком бережно, он иногда делает тебе такие подарки.

Когда он дошёл до Кирпичного завода, кафе всё ещё не открылось, в такой ранний предполуденный час, наверное, ещё не ждали посетителей. Тем не менее, он сел в пустом дворике, шагнув в проволочное кольцо, которым стулья были приторочены к столу от похищения. Ему надо было отдышаться пару минут, организм уже отвык от физических нагрузок. И надо было поразмыслить кое о чём. Тем, что никто больше не мог обнаружить эту книгу у него, дилемма ещё не устранялась. С одной стороны, самым разумным было сделать так, как предлагала Элиза: оставить всё это дело и забыть о нём. Подвести черту. Чтобы в один прекрасный день очередное полицейское сообщение не возвестило: «Ещё один пожилой журналист бросился вниз с Линденхофа».

С другой стороны…

25

Действовать по системе. Шаг за шагом.

Но не может ли это иметь другие последствия?

Don’t jump to conclusions.

Если уж мысль однажды родилась, её не вернёшь в небытие.

Глубоко продышаться.

Он теперь знал, был уверен, что знает, чего искал Дерендингер перед своей смертью и что он нашёл; лучше было бы не знать об этом, но не поверить этому было уже нельзя.

Так, как и Дерендингеру тогда пришлось поверить.

Вот он принимает самое трудное решение в своей жизни, и его неистовая голова никак не может остановиться и не устраивать при этом словесные игры.

Он осмотрелся, пугливый рефлекс, но не было никого, кто наблюдал бы за ним, ни одного шпиона, замаскированного под гуляющего. Счастливая случайность, что Кирпичный завод был ещё закрыт. Лучшего места, чтобы поразмыслить, и быть не могло.

Начать с начала.

Не со смерти Дерендингера, не с его окровавленного трупа на улочке Шипфе и не с дерендингеровских намёков, которые он делал ему при встрече на Линденхофе, и не с указаний, которые он ему оставил, а с самой первой главы, с исходного пункта всей истории, со снежного кома, который вызвал лавину.

Должно быть, вызвал.

Всё началось со Всем боссам босс. Лаукман не планировал того, что произошло, и тем не менее, виноват в этом был он. Это стало ясно Вайлеману после того, как он прочитал роман.

Казалось, что стало ясно.

Он взял вчера книгу в постель, не питая больших надежд, сугубо из сознания долга. Привёл изголовье кровати в верхнее положение и приступил к чтению.

Не надо было состоять членом литературного клуба, чтобы заметить, что Всем боссам босс была плохая книга, но это и не имело значения; кто пишет триллер, тот не претендует на литературные премии. Язык из рук вон плохой, Вайлеман за такой язык изругал бы даже стажёра. Уже одна первая фраза чего стоила: «Над городом плакал дождь». Ясно же, дождь плачет, солнце смеётся, а звёзды хихикают. Когда Лаукман впадал в поэтическое настроение, он всегда скатывался в китч, писал фразы, которые напоминали Вайлеману о тех картинках с клоунами, которые были в моде во времена его юности, тщательно выписанные чёрные