Читать книгу - "Парикмахер - Христиан Шюнеманн"

Пешком мы отправились в центр. Нам хотелось отпраздновать день рождения Алеши вдвоем, и чтобы больше никого. До полуночи осталось лишь два часа, но было все еще светло. Ветер стих, обглоданные елки перед домами больше не махали ветвями. Крыши были просмолены, а сами дома обиты жестью и покрашены в яркие цвета, будто непромокаемые плащи. Они были готовы выстоять в любую непогоду. Неподалеку кто-то чихнул и громко высморкался в носовой платок. Рейкьявик, столица Исландии.

- Теперь нельзя громко говорить и смеяться, - предупредил Алеша.

- Почему? - удивился я.

- В этот час эльфы выходят из своих травяных холмиков. Они не любят, когда им мешают.

- Так говорит твой отец.

- Тот, кто мешает эльфам, будет проклят.

- Твой отец все выдумал.

Алеша посмотрел на меня и нахмурил брови.

- Некоторые исландцы верят даже в троллей.

- Я думал, что твой отец русский.

- У меня русская мама. Отец просто работал в Москве. Сам он исландец и верит в эльфов, как все исландцы.

- А ты? - спросил я.

Затренькал звонок велосипеда, какая-то девушка резко затормозила возле нас и, поставив одну ногу на землю, обняла Алешу. Оба быстро затараторили на языке, который оглушал меня и делал Алешу чужим. Волосы девушки были заплетены в короткие косички и закреплены на голове заколками. Подведенные жирной чертой верхние веки придавали ей гневный вид. Тигриный верх и короткую юбку она соединила с толстыми чулками и туфлями на низком каблуке.

Алеша переключился на английский и познакомил нас. Харпа, школьная подружка. Она медленно ехала рядом с нами и рассказывала мне, что она художница. Насколько я мог понять, она лепит из глины изделия, которые выглядят как вазы, но на самом деле - произведения искусства. Обеими руками она показала величину этих сосудов, при этом отпустила руль и едва не упала, я еле успел ее поддержать. Ее кожа была безупречно чистой. В Исландии воздух заменяет косметику.

- А ты? Чем ты занимаешься? - поинтересовалась Харпа.

- Я парикмахер.

- Заодно Томас еще расследует убийство, - добавил Алеша. Усмехнулся ли он при этом?

Харпа рассказала, что они тут все как-нибудь подрабатывают. Банковская служащая работает вечерами в книжной лавке, а продавец книг в ресторане. Жизнь на острове дорогая. Сама Харпа трудится в бутике, исландском лейбле, вон там, на улице Лаугавегур.

- Где же тут центр? - осведомился я.

- Это и есть центр, - ответил Алеша, - другого нет. Только боковые улицы.

В «Сиркус-баре» Алешу приветствовали как старого знакомого, вернувшегося домой. Косички женщин торчали на голове словно кисточки. Парни укладывали волосы с помощью геля в некое подобие гребня, стрижка «под ирокеза» лишь слегка обозначена - ну прямо эдель-панк из Лондона. Я пожимал протянутые руки, кто-то предложил мне кружку исландского пива «Эгилс Гулл». Мы пошли дальше, угодили в густую толпу и осели в подвале, где в дыму сигарет корчился саксофонист. Потом перешли в зал со стеклянной лестницей, ведущей на верхние этажи, где в разноцветных огнях отплясывали фигуры, а люстры свисали с потолка и, словно под действием наркотиков, мягко покачивались в собственном ритме. На мокрой стойке лежали в ряд использованные кредитные карточки; бармен спокойно и сосредоточенно переворачивал их и распределял по стопкам, словно раскладывал пасьянс. Алеша танцевал с девушкой в куртке с бахромой и меховыми манжетами и все время делал мне знаки, словно хотел меня с кем-то познакомить. Я помахал ему в ответ. Рядом со мной был Олафур; он носил ошейник с заклепками и еще всякие металлические фенечки и гнусавым голосом декламировал собственные стихи. Неужели в Исландии живут сплошь художники? Харпа вытащила меня на танцпол и что-то орала на своем языке так громко, что любой эльф превратился бы от ее голоса в застывшее лавовое изваяние. Я смеялся, ничегошеньки не понимал, и мне это нравилось. Мы находились тут, у Полярного круга, между Европой и Америкой. Вот и полночь, начинается день рождения Алеши. Теперь ему стукнуло тридцать. Его все окружили. Мне понадобилось срочно отлить.

Искомое заведение отгораживала стенка из стеклянных блоков, его заливали таинственным светом синие огни. У желоба стояли парни, широко расставив ноги. Желоб из блестящей стали. Парни разговаривали под шорох собственных струй. Я встал между двумя спинами. Вода подсвечена бирюзой. Я закрыл глаза, чтобы преодолеть внутренний зажим. Чувство сродни страху, когда на каком-нибудь мероприятии берешь в руку микрофон и у тебя внезапно пропадает голос. Я терпеть не могу общественные сортиры. Мужик справа от меня привстал на цыпочки, застегнул ширинку, на секунду согнув колени, и вот уже к желобу со вздохом подошел следующий. Делая свое дело, я глядел прямо перед собой, но краем глаза уловил на себе чей-то взгляд. Что за бесстыдство, промелькнуло у меня в голове. Неужели этот тип заговорит со мной прямо сейчас?