Читать книгу - "Заговор стервятников - Елена Басманова"

Клим Кириллович усмехнулся. Его собственный опыт свидетельствовал, как непрочны чувства юных: не сам ли он года три назад воображал себя влюбленным в златоволосую красавицу-пианистку? Перст судьбы… Брунгильду Николаевну привлекают яркие, экзотические мужчины, в которых есть некая тайна, загадочность! Она не могла бы отдать свое сердце заурядному, частнопрактикующему врачу, пусть и очень хорошему специалисту. Доктор с грустью вспомнил, как страдала Брунгильда Николаевна, влюбившаяся с первого взгляда в юного Глеба Тугарина, наследника одного из строителей Успенского собора в Кремле! Затем вокруг нее увивался англичанин Чарльз Стрейсноу, кое-кто даже предполагал, что он потомок Петра Великого! А сейчас — романтический генерал Фанфалькин! Одно имя его чего стоит — Эраст! Предел девических вожделений!

А может, сам он охладел к Брунгильде потому, что рядом с ним всегда была живая, непосредственная, неожиданная Машенька, вовлекающая его в свои дикие приключения? Он явственно представил, как обычно все начинается: возбужденный шепот Муры «Клим Кириллович», ее округлившиеся глаза — и радостно рассмеялся. В приподнятом состоянии духа он прошел в ванную, быстро умылся, побрился, оделся и направился в столовую. По квартире разносился запах готового завтрака, но только теперь он понял, что сегодня еще не слышал привычного топотания тетушки. Неужели она куда-то ушла?

Полину Тихоновну он обнаружил в гостиной. Она приткнулась с шитьем в руках в уголок дивана. На столе, лишенном нарядной скатерти, лежали куски белой ткани.

— Доброе утро, дражайшая тетушка.

— Завтрак давно готов, — отозвалась она, отрываясь от шитья и внимательно взглянув поверх очков на племянника, — если надо подогреть, скажи кухарке.

— Чем же вы занимаетесь? — Клим Кириллович с теплой улыбкой поддразнивал свою единственную домочадку. — Я так привык видеть вас утром с газетами в руках. А вы вдруг шитьем увлеклись.

Тетушка нахмурилась.

— Газеты, Климушка, читать не хочется. Ерунда какая-то! Представляешь? «Русь» ратует за поражение России, считает за благо! Якобы тысячи погибших русских солдат и моряков заставят Государя встать на путь либерализации. Это что же, чем больше людей погибнет, тем больше либералы обрадуются?

— Разновидность политического сумасшествия, — отмахнулся доктор. — Таких людей надо в лечебницы отправлять, да медицинская наука еще не квалифицировала эти явления как патологические. — И с любопытством глядя на сосредоточенную швею, продолжил: — Знал бы, что вы шитьем займетесь, подарил бы вам к Рождеству швейную машинку «Зингер».

— О, Климушка, — укорила племянника порозовевшая тетушка, — дороговатый подарок. Да и мое увлечение, как ты его называешь, кратковременно. Вчера наведывались женщины из комитета по поддержке фронту, просили помочь нашим защитникам — сшить хотя бы несколько рубах… Разве я могла отказать?

— Вы великодушны, тетушка, я всегда это знал, — ответил доктор и отправился в столовую, завтракать в непривычном одиночестве.

Быстро управившись с картофельным пудингом и ветчиною, он договорился по телефону с генеральшей Зонберг о визите и вскоре с саквояжем в руках покинул дом.

Сухой, солнечный морозец бодрил, сани как-то особенно весело поскрипывали полозьями по укатанной колее, снежные шапки на приворотных тумбах, на подоконниках, на дверных козырьках радовали своей округлостью, — и хотя на краю империи шла война и гибли люди, казалось, что начинающийся таким сиянием день сулит бесконечно доброе.

До дома, где квартировала генеральша Зонберг, Клим Кириллович добрался быстро. Он щедро расплатился с удивленным неожиданными чаевыми извозчиком, пошарил в кармане и сунул гривенник знакомому швейцару и, как мальчишка, преодолевая несколько ступенек за раз, взлетел на второй этаж по мраморным ступенькам, устланным ковровой дорожкой.

Горничная помогла ему снять тяжелое пальто и проводила в гостиную. Генеральша и ее дочь, обе в скромных темных платьях, сидели за столом, на котором был разбросан полотняный крой, и что-то шили.

— О, милый доктор, — приветствовала гостя хозяйка, — прошу без церемоний. Я понимаю, вы хотите успокоить свою врачебную совесть и убедиться в полном нашем здравии. Видите, обе целехоньки, шьем рубахи для солдатиков. И прислугу заставили исполнить барщину — по штуке белья изготовить. Вы нас осуждаете?

— Напротив, сударыня, всецело поддерживаю и одобряю, — галантно ответил доктор, усаживаясь в некотором отдалении и бросая взгляды на генеральскую дочь. — Вижу, и Татьяна Эдуардовна пребывает в добром расположении духа. И простуда вас миновала.

С некоторых пор в дочери генеральши Зонберг произошла разительная перемена. Своенравная барышня, доводившая своими выходками и свободомыслием бедную мать до сердечных приступов, неоднократно дерзившая и доктору, успокоилась. Она реже покидала дом с неизвестными матери целями, потеряла интерес к друзьям и подружкам, питающим тайную симпатию к эсерам, охотнее посещала светские рауты. Она больше не эпатировала доктора внезапным чтением горьковской песни о Соколе. Бедная мать даже поделилась с Климом Кирилловичем своими ужасными подозрениями — не готовится ли ее дочь встать в ряды цареубийц?

Спокойствие, кротость и смирение замкнутой, темноглазой девушки казались подозрительными и доктору. Он прекрасно понимал, что фрондирующая молодежь или играет в революционеров, или психически ненормальна. Правда, доктор еще не решил, что же произошло с Татьяной Эдуардовной: или ее болезнь уже перешла грань, стала необратимой и девушка действительно готовится к чему-то недоброму, или все-таки наступил очистительный кризис и она возвращается к нормальной жизни. Поэтому по просьбе ее матери он регулярно навещал семейство Зонберг и, хотя поверхностно был знаком с психиатрией, наблюдал молодую пациентку.

— У нас хорошо топят, — отозвалась низким приятным голосом генеральская дочь, — а на улицу я выхожу редко. На прошлой неделе выезжала к графине Саниной, на благотворительный концерт. Впрочем, я музыку плохо знаю, совсем в ней не разбираюсь.

— Значит, проскучали весь вечер? — поддержал разговор доктор.

— Можно сказать и так. — Татьяна повернула тонкое бледное лицо к доктору, метнула сумеречный, темный взгляд. — Впрочем, был забавный эпизод. В дамской комнате две милые барышни, кажется, участницы концерта, заспорили. Нашли место для спора! Одна из них собиралась на фронт, а другая ее подзуживала и говорила, что папа не отпустит.

— Барышни у нас чудные, романтические, — Клим Кириллович усмехнулся, — о них можно поэмы писать. А вы, Татьяна Эдуардовна, вы не собираетесь на фронт?

Генеральша отложила шитье и подняла на него возмущенный взор.

— Вы, доктор, сегодня как генерал Фанфалькин.

— Я? Генерал? — доктор нарочито преувеличенно удивился.

— Не ожидала от вас. А генерал изредка нас посещает: он был знаком с моим покойным мужем. В последний визит он прямо так и спросил у Танечки — не поедет ли она на фронт?