Читать книгу - "Эксперт по убийствам - Николь Апсон"

Пенроуз слышал, как один за другим отодвинули четыре засова, потом зазвенели ключи, и лишь после этого служанка отворила перед ним парадную дверь внушительного дома на Куин-Энн-гейт.

«Как жаль, — подумал Арчи, — что Бернард Обри не предпринял в театре тех серьезных мер предосторожности, которыми не пренебрег в своем доме».

— Миссис Обри наверху, сэр, — сказала служанка с равной долей воспитанности и немногословия, обычно приобретаемой за долгие годы работы домашней прислугой. — Я проведу вас в гостиную, и она к вам скоро выйдет.

Комната, в которой Пенроуза оставили ждать хозяйку, оказалась примерно тех же размеров, что и кабинет Обри в театре, и с таким же вкусом обставлена и оформлена. Но признаков повседневной жизни, очевидных в резиденции продюсера, в его совместном с супругой жилище не было и в помине. Более того, казалось, ни одному предмету в этой комнате не довелось быть использованным по назначению: диван, элегантный «честерфилд», выглядел так, будто на нем никогда не сидели; изумительно отполированный камин сиял первозданной чистотой, и его даже невозможно было представить зажженным; несколько книг в угловом шкафу, похоже, служили не для чтения, а для цветовой гармонии со светло-коричневым, орехового дерева, шкафом. Арчи не сомневался, что, сними он любую книгу с полки, непременно обнаружит, что ее страницы с позолоченной каемкой все еще не разрезаны. Терпкий мужской запах табака, столь явный в кабинете Обри, здесь заменил нежный фиалковый аромат. И Арчи уже не удивился, что исходил он от вазы с темно-фиолетовыми, в полном цвету, ирисами, настолько неотличимыми друг от друга, что, кроме их тонкого запаха, ничто не свидетельствовало о том, что они создания природы, а не рук человеческих.

Над вазой с цветами висела написанная маслом картина, и Пенроуз подумал: интересно, была она куплена потому, что привлекла своей красотой, или из чисто практического соображения в надежде, что со временем поднимется в цене. Исходя из того, что Пенроуз знал про Обри, возможным являлось и то и другое. Картина изображала сцену на пляже, по предположению Арчи, одного из французских прибрежных курортов, ставших модными во второй половине прошлого века. На переднем плане располагались мужчины в замысловатых купальных костюмах, женщины, щеголяющие кринолинами и зонтиками от солнца, — ничуть не похожие на расслабленных отдыхающих нынешних времен. И даже дети на полотне были разодеты в элегантные костюмы и шляпы, и никто из них, похоже, не отваживался войти в плещущее за их спиной безмятежное море. Пенроуз, даже не глядя на подпись, легко догадался, что картина написана знаменитым Эженом Буденом. Когда он учился в Кембридже, ему повезло: в двух шагах от него находился Музей Фитцуильяма, и Арчи всегда тянуло к идиллически-прекрасным картинам Будена, которые были ему по душе намного больше, чем кричащие полотна его более известных современников этого художника.

— Правда, замечательная? Любимая картина моего мужа. Это пляж в Трувиле в Нормандии, Бернард ребенком там обычно проводил каникулы. К сожалению, его более поздние воспоминания о Франции оказались менее радостными. — Слова эти были сказаны мягко, но авторитетным тоном, и когда Пенроуз обернулся, перед ним стояла женщина, чей облик вполне такому тону соответствовал. Грейс Обри оказалась высокого роста, элегантна, с умным выражением лица, которое еще сильнее подчеркивалось появившимися с возрастом морщинками. Благодаря прическе, необычной для женщины старше шестидесяти и скорее всего объяснимой лишь поздним часом — ее длинные волосы были распущены по плечам, — Пенроуз легко представил Грейс Обри в молодости, до того как ее темно-каштановые волосы посеребрила седина. Она, вне всякого сомнения, была красивой женщиной, и представлялось странным, почему Обри и его жена по утверждению молвы, не были близки друг другу. — Знаете, после войны, он почти не подходил к ней. — Грейс все еще не сводила глаз с картины. — Наверно, неправильно скорбеть об этом, когда многие вообще не вернулись с войны, но я считаю, что потеря чувства красоты так же трагична, как потеря жизни. — Она присела на край дивана и, решительно отвергнув его соболезнования, пригласила сесть рядом. — Для меня случившееся — огромное потрясение, инспектор, но я не хочу тратить ваше время и притворяться. Наши супружеские отношения были не более чем привычкой. Конечно, мне очень жаль, что он умер. Мы все надеемся протянуть как можно дольше и уйти из жизни естественным образом, и ни один человек не должен умирать так, как мой муж. Ваш сержант, между прочим, изо всех сил старался пощадить мои чувства, но я не могу себе представить, что смерть от отравления может быть безболезненной. Так вот, с моей стороны будет нелепо изображать скорбь, которой я не испытываю.

Пенроуз подумал, что вряд ли хоть когда-либо у кого-нибудь был повод счесть поведение Грейс Обри нелепым.

— Когда вы в последний раз говорили со своим мужем? — спросил инспектор, теперь совершенно уверенный, что она в отличие от некоторых прочих расскажет ему все, что необходимо, всю, даже самую непривлекательную правду.

— Сегодня за завтраком. Он ушел на работу, как обычно, около половины десятого. Меня не удивило, что к тому времени, как я отправилась спать, его еще не было дома. Он часто возвращается домой поздно: или работает, или с кем-то встречается, так что я рассчитывала увидеть его только утром.

— И вы не говорили по телефону?

— Нет. У каждого из нас, инспектор, была своя жизнь. Но и когда мы находились вместе, нам почти не о чем было говорить, и я даже не могу себе представить такую причину, по которой вдруг решила бы позвонить мужу.

— Сколько лет вы были женаты?

— В следующем месяце исполнился бы сорок один год, правда, мы давным-давно перестали отмечать наши годовщины.

— Почему же вы столько лет жил и вместе, если оба были при этом несчастливы?

— Вы женаты, инспектор?

— Нет.

— Я так и подумала. Обычно те, кто не женат, считают, что, если люди счастливы, они живут вместе, если же нет — расходятся. В жизни все не так просто, а в нашем браке — тем более. Я не могу ручаться за Бернарда, но я, пожалуй, никогда не была несчастлива всерьез. Когда мы поженились, то оба были состоятельны, и Бернард много работал, чтобы мы не обеднели, поэтому мы никогда ни в чем не нуждались — я имею в виду материально. И нельзя сказать, что мы не ладили — просто ни одному из нас не удалось зажечь в жизни другого той искры радости, из-за которой все остальное не имеет никакого значения. Страшно признаться, но все те удовольствия, которые я получала от нашей совместной жизни, ничуть бы не уменьшились, если бы его не было рядом со мной. — Грейс перевела взгляд на свои руки и легким движением коснулась обручального кольца. — Я, наверное, инспектор, слишком резко вас осадила. Я прошу прощения. Вы, должно быть, правы: если бы мы действительно были несчастливы, а не просто не испытывали радости от общения друге другом, то наверное, разошлись бы и искали счастья на стороне. Но когда совместная жизнь — ни то ни се, время течет сквозь пальцы и ты слишком поздно понимаешь, что все могло быть по-другому.

Догадываясь, что вдова Обри с презрением отнесется к любому криводушию, Пенроуз решил задать ей следующий вопрос как можно более прямо.