Читать книгу - "Провокатор - Сергей Валяев"

— Не ругайся!

Я смеюсь: милая, это неприличное слово всего-навсего обозначает отношение овец к пастырю… беспрекословное… любвеобильное, и если пастырю вдруг вздумается повернуть в пропасть…

— Но мы же не овцы, — замечает жена. — И не свиньи.

— А кто же мы?

— Я, наверное, в твоих глазах обезьяна?

Я взрываюсь: почему в моих бумагах постоянно производится сыск? Герой — не Автор, Автор — не Герой; Автор не отвечает за помыслы и деяния откровенничающего прохвоста, мало ли что ему, молодчику, в голову ударит… как какому-нибудь пастырю…

— А еще фантастическая феерия! — плачет жена.

— Что? — не понимаю. — Фантастическая феерия?

— Это что?

— Это… это игра воображения. Ты отказываешь мне в игре воображения?

— Я тебе никогда не отказываю, — страдает. — Ты меня не любишь.

— Люблю, — утверждаю. — Люблю.

— Я же для тебя в постели кто? Обезьяна?

— И вовсе нет.

— А кто же?

— Ты?

— Я… я…

— Ты… приятное во всех отношениях невиданное зверюшко.

— З-з-зверюшко? — рыдает.

— Зверюшко, — подтверждаю.

— А как я пахну? — рыдает; я целую солено-маринованное родное лицо.

— Пахнешь счастьем, — отвечаю.

— Счастьем? — не верит.

В х-фокусе объектива — прекрасная счастливая планета Земля.

На околоземной орбите — спутник-разведчик. Он ведет секретную съемку Объекта. Средний план: огромный аэродромный ангар в степи, огороженный колючей проволокой; пристроечка Поста у металлических ворот. Крупный план: осколки стекла под металлическим брусом. Снова средний план: разбитая ухабами дорога, по которой тащится невразумительный человечек.

Скоростная трасса — убаюкивающий шелест шин. И вдруг машина съезжает на проселочную дорогу, качается на колдобинах. На немой вопрос спутницы Ник отвечает:

— Пилот устал. Привал.

Лимузин мотает на непроходимой дороге, ведущей к местной речушке.

— Ой! Куда мы?.. Боже мой! — страдает Николь.

— Не пугайся, милая. Это только начало, — мстительно усмехается водитель, — нашего полета. Обещаю как бывший летчик.

— Что?! — прыгает на сиденье, точно кукла.

— Какой русский не любит быстрой езды!

— Ничего не слышу… О, какая глушь!

Наконец наступила первозданная тишина. Бархатная пыль падала на лобовое стекло. В чистых небесах катило гигантское велосипедное колесо с лучами-спицами. Ультрамариновая излучина речки манила.

— Нырнем под корягу? — Ник освобождался от летнего костюма, обнажая свою атлетическую стать.

Спутница заметно замялась. Ас журналистики, передернув тренированными плечами, с разбега нырнул в прохладные воды и под корягу.

И пока он барахтался в речке, Николь вытащила из своей спортивной сумки приборчик, быстро пощелкала цифровыми клавишами: запульсировал световой сигнал приема сообщения. Удовлетворенно вздохнув, вернула шпионскую принадлежность на место.

Потом… Ник вынырнул и тотчас же ушел под воду с головой. В случайную азиатскую речушку вступала прекрасная молодая и совершенно нагая богиня — богиня Европы.

Почему умерла прекрасная куколка Алька? Думаю, на солнце случилась термоядерная вспышка — лучи прожгли атласную защитную небесную оболочку… потом атласную защитную телесную оболочку А. - ее лакричная кровь вскипела и обесцветилась.

Бесцветный лак крови.

Я хочу одного: чтобы в меня не запускали лекарские хозяйственные лапы в поисках смерти в рубиновых кишках… Впрочем, будут ли кишки цвета лжи?

Ложь во спасение?

— Аида тебя любит, Бо, — врал я другу.

— Спасибо! — И смотрел предательскими глазами раба.

Почему я не говорю правду? Потому, что хочу жить. И каждый мечтает выжить в стране провокационных экспериментальных упражнений.

Помню, когда мы жили, было странное лето — была жара и жирные тюфячные миротворческие гусеницы издырявливали листья с маниакальной целеустремленностью, и какая-то соседская бабулька упросила меня и Альку собрать тварь с виноградника. И мы собрали коробку кишащей мелкотравчатой дряни — собрали за шоколад.

И делили его, когда появился Бонапарт. Он с трудом носил свою олигофреническую голову и от жары пускал хоботок соплей и слюней. Увидев шоколадку, Бо занючил:

— А мне-е-е?

— На, — сжалилась А.

— Нет, — сказал я. — Сначала пусть сожрет это. — И указал на коробку, где кишели гусеницы.

— Да? — удивился Боря. — А они вкусные?

— Объедение.

— Не надо, — сказала Алька, — это кушать.

— Надо, — отвечал я. — Отдам всю шоколадку.

— А? — И Бо облизнулся.

— Ну! — занервничал я.

— Не надо!!! — кричала А., и я толкнул ее на солнцепек.

И она побрела прочь, загребая пыль сандалиями, а я остался, и в моей руке таял шоколадный сургуч.

— Ну, я жду… Раз-два-три…

И загипнотизированный куражной сладостью… моим голосом… мутной болезнью… Бо вытащил полное извивающееся тело многоножного существа из коробки и перекусил его надвое. Брызнул в стороны изумрудный сок брюшины.

… Я ел черешню, плевал на себя косточки — мокрые, скользкие, онкольные, гранитные, когда пришел Бонапарт. Он взял целительную черешину, надкусил, как гусеницу, но, вспомнив о драме своего желудка, отбросил ягоду:

— Приглашаем на свадьбу двух любящих сердец.

— Поздравляю, — не удивился я. — Как невеста?

— Беременна.

— Уже?

— Что ж! — Самодовольная жульническая улыбка. — Какой ты сделаешь нам подарок?

— Я же сделал!

— Какой? — оторопел жених.

— Я подарю вам автомобиль. Твой, который теперь мой.

— Мой? — еще больше оторопел жених.

— Теперь он мой, — твердо отвечал я. — Забыл наш уговор?

— Ну да, ну да, — задумался мой собеседник. — Однако у нас к тебе просьба…

— Слушаю?

— Я хочу быть полезным членом для нашего общества.

— Как? — удивился я. И перестал есть черешню. Если бы не удивился, я бы продолжил жрать ягоды, а так очень удивился и спросил: — Повтори, будь добр, что ты сказал?

Мой друг стеснительно поводил жирондистской ногой… выгнул маклерскую грудь… и повторил:

— Хочу быть членом.

— Кто тебя научил?