Читать книгу - "Монета скифского царя - Анна Князева"

Дайнека смахнула пыль с его пиджака:

– Красивый костюм.

– Елена Петровна купила.

– Знаю. По магазинам ты не ходок.

– Вот видишь… Что тебе ни скажи, ты все уже знаешь. – Вячеслав Алексеевич посмотрел на часы: – Через пятнадцать минут встречаюсь с Вешкиным. Когда возвращается Джамиль?

– Не скоро.

– А если точнее?

– Он не сказал.

– Не нравится мне это, – проворчал Вячеслав Алексеевич. – Деньги у тебя есть?

Дайнека расстегнула кошелек и высыпала на столик всю мелочь:

– Вот!

– Это все? – удивился Вячеслав Алексеевич и вытащил из кармана портмоне. – Не я ли на прошлой неделе переводил на твою карточку приличную сумму?

– Пришлось немного потратиться. Платье купила. – Она вздохнула и поддела носком голубую туфлю. – Потом это…

– Собралась куда-нибудь?

– Уже сходила. На следующей неделе увидишь меня по телевизору.

– Да ну?..

– Честно-честно… – Проследив за его взглядом, Дайнека удивленно спросила: – Что случилось?

Вячеслав Алексеевич поворошил кучу монет и вытащил из нее одну:

– Откуда это у тебя?

– А… Ерунда! – Она беспечно махнула рукой. – Приобрела у одного старичка. Подделка.

– Зачем?

– Просто пожалела.

– И где ты его встретила?

– На заправке. Классическая схема – там часто что-нибудь предлагают.

– Всегда покупаешь?

Дайнека помотала головой:

– Нет, никогда.

– Зачем же сейчас купила?

– Я сказала…

– Ах да… Стало жалко. – Вячеслав Алексеевич положил монету на ладонь и включил верхний свет. – Мне кажется, что я такую где-то уже видел.

– Папа, не будь ребенком. Обычная подделка, что же еще.

– Позволишь мне ее взять?

– Бери!

Раскрыв портмоне, он сунул туда монету, достал несколько купюр и положил их на стол:

– Постарайся не тратить на ерунду.

– Зачем так много? – поинтересовалась Дайнека.

– Не могу позволить, чтобы дочь голодала, – отшутился Вячеслав Алексеевич.

Проводив отца, она, не раздеваясь, легла в постель и закрыла глаза. Дайнека вспомнила тот день, когда отец впервые привел Настю в их дом. Ей было семнадцать, и она не планировала заводить себе «мачеху». Тем не менее была готова мириться с ней, лишь бы не увидеть еще раз отцовскую сгорбленную спину, как в день бегства матери³.

Впервые увидев Настю, Дайнека была шокирована ее сходством с мамой, наивно предположив, что за этим кроется какой-то особый промысел Судьбы. Но хватило одного совместного чаепития, чтобы от иллюзии не осталось и следа. Настя была не слишком умна и обременительна в общении, однако внешне была вполне хороша. Подкачали только ноги, явно не дотягивавшие до светского стандарта. Но, как говорится, есть места поважнее.

Дайнека утешала себя мыслью, что союз с такой женщиной обречен и отца надолго не хватит. Но время шло, и Настя оставалась в их жизни, а с ней и Серафима Петровна. Они обе стали появляться в их квартире. Потом мать с дочерью перебрались на их дачу – сначала на лето, а потом на осень, зиму и весну.

Появляясь на даче, Дайнека с утра уезжала на велосипеде к реке, а по вечерам старалась не выходить из своей комнаты. Одиночество в такие моменты казалось ей меньшим из зол.

Она никогда не чувствовала себя хозяйкой на даче. Эту роль самонадеянно присвоила себе Серафима Петровна. Улыбаясь и сладенько вздыхая, она ходила за Дайнекой по пятам и со значением выключала оставленный ею свет. На повестке дня была бережливость.

Дом и участок неузнаваемо преобразились, наполнившись уютом и целесообразностью. Во всем чувствовалась новая хозяйская рука. На мебели в гостиной появились чехлы (никому и в голову не приходило, что они неуместны), на окнах – новые занавески. Часть предметов обстановки переместилась на более подходящие места. В спальне Дайнеки произошли не согласованные с нею перемены. При этом кое-что из мебели перекочевало в комнату Серафимы Петровны. А еще в доме прижилось немало занятных вещиц.

Демонстрируя произведенные усовершенствования, Серафима Петровна подолгу восхищалась сама собой и назойливо вопрошала:

– Правда же, стало лучше? Ведь правда?

С ней молча все соглашались.

Таким образом, дачный, по замыслу, дом получил статус полноценного загородного жилища. Но главным, что делало его семейным очагом, стало обилие мудреной кухонной утвари. С ее помощью Серафима Петровна творила свои кулинарные чудеса, отчего в доме всегда пахло вкусной едой и рукотворным достатком. Располневшая от прожитых лет и часто употребляемой выпечки, Серафима Петровна и сама напоминала только что вынутый из печки пышный хлеб: румяная, большеглазая, с объемным, туго стянутым бюстом. Никто, кроме дочери, не догадывался, какое нежное женское сердце бьется в ее груди. И если бы помимо похвал в адрес ее стряпни и хозяйской сметки ей изредка говорили о том, как хороши ее глаза и ямочки на пухлых руках, она бы наверняка успевала переделать вдвое больше дел.

Неизменным атрибутом внешности Серафимы Петровны была чистая накрахмаленная косынка поверх прически. Ни один волос не смел выбиться из-под нее, дабы не оказаться в чьей-то тарелке. Она была по-немецки аккуратна и точна в действиях.

Появившийся в саду огородик год от года становился все больше. И в период летних заготовок соседи надолго лишались покоя из-за колдовских запахов солений и варений, секреты которых Серафима Петровна не открывала даже дочери. Впрочем, Настя не очень-то ими интересовалась.

Нельзя сказать, что вся энергия этой неугомонной труженицы шла на мирные цели. Значительная ее часть отдавалась тому, что отличает обычного человека от идеала. Осознавая свою значимость в доме, Серафима Петровна жаждала всеобщего признания, не забывая напоминать, как трудно все успевать и сколько сил она положила на алтарь всеобщего благополучия. Никто и не возражал ей. Просто Дайнека перестала бывать на даче. А папа перестал бывать в городской квартире. Часто, возвращаясь из очередной командировки, он приезжал к Дайнеке из аэропорта только за тем, чтобы переночевать. А утром неизменно отправлялся на дачу.

Тогда Настя выиграла или, как сказала бы ее мудрая мама, вытащила счастливый билетик. Но годы шли, и счастье ускользнуло из ее маленьких цепких ручек. Отец ушел к Елене Петровне Кузнецовой.

Тишотка подошел к кровати и тронул ее лапой. Дайнека открыла глаза:

– Хочешь на улицу?