Читать книгу - "Разрушительница пирамид - Татьяна Полякова"

– Верка не отвечает, – пожаловалась Светлана.

Но я ее уже не слушала. Поднялась на второй этаж, сняла картину и сунула в пакет, в котором обычно ношу рабочую одежду. Одежду оставила в ящике в котельной, где держали свои вещи сиделки и мамуля.

– Я ушла! – крикнула я из прихожей, захлопнула дверь и потрусила к калитке, на ходу вызывая такси, после чего предупредила Олеську, что кино отменяется.

Машина подъехала через три минуты, через пятнадцать я была в багетной мастерской. Все вроде бы складывалось удачно. За столом сидел тучный дядька и что-то разглядывал в компьютере. Посетителей не наблюдалось.

Я приблизилась, достала портрет и сказала:

– Стекло разбила. Можно заменить?

– Конечно.

– Только мне надо сегодня. Сейчас.

Дядька взглянул с недоумением, я продолжила:

– Понимаете, это подарок. Мне сегодня его в восемь вручать, а я стекло разбила. Без стекла никак. Я заплачу сколько скажете.

– Подарок? – с сомнением глядя на портрет, осведомился дядька. – Это кому же?

– Шефу. Он у нас интеллектуал и…

– Понятно. А я уж думал, напугать шефа хотите до колик, – хихикнул он.

– Между прочим, это Пикассо, – брякнула я, спрашивается, кто ж меня за язык тянул, но хотелось придать истории достоверность, вот меня и понесло. – Копия, конечно…

– Понятно, что копия. Пикассо – это… Пикассо! – подняв вверх указательный палец, заявил дядька. – Вообще-то я хозяин мастерской и со стеклом никогда не работал. Отпустил своих сегодня пораньше… У приемщицы день рождения, а муж ее как раз отличный стекольщик.

– Что же делать? – заныла я, понимая, что в другие багетные вряд ли успею.

– Давай попробуем сами, – пожал плечами дядька. – Может, справимся.

«Справлялись» мы больше часа. Толстяк точно не был стекольщиком, к тому же оказался на редкость медлительным. Меня так и подмывало отпихнуть его и самой попробовать. Но если человек делает тебе доброе дело, надо как минимум запастись терпением.

Через час он был весь в мыле, и я тоже, хотя просто рядом топталась (дядька меня в мастерскую пригласил, наверное, чтобы не скучать). Я боялась, что он все в сердцах бросит, и оттого время от времени жалобно поскуливала, укрепляя в нем веру в победу и намекая, что мужчины не сдаются.

Наконец проклятое стекло встало в раму, до этого то один угол был больше, то другой не желал влезать. Дядька победно ухмыльнулся, протер стекло полотенцем и протянул мне.

– Держи… Терпение и труд все перетрут! Поняла?

– Ага. Спасибо огромное. Сколько я вам должна?

Он махнул рукой, но деньги я его взять уговорила. Сунула раму в пакет и бросилась на улицу. К дому старика я вернулась уже в девятом часу и, взглянув на него, почувствовала недоброе. Хотя с чего бы? Дом за это время ничуть не изменился.

Я подошла к калитке и надавила кнопку домофона. Раз, второй, третий… Открывать мне не спешили. Мои худшие опасения сбывались на глазах.

Я достала мобильный и набрала номер Светланы.

– Светлана Петровна, впустите меня.

– Евочка, это ты?

– Господи, да кто ж еще! – закатила глаза я.

– Вернулась?

– Да. Вы же знаете, мне ванную домывать на первом этаже, – совершенно лишние сведения, но меня на нервной почве тянуло к болтовне.

– Евочка, меня там нет…

«Упс, – едва не произнесла я. – Начинается…»

Не знаю, что конкретно я имела в виду в ту минуту, но совершенно точно ждала испытаний.

– Я до Веры дозвонилась, она обещала приехать к восьми, но задержалась немного, а Лев Сергеевич уснул. Ну, мы с ней и решили – ничего страшного, если он один побудет. Она сейчас подъедет, ты ее дождись. Ой, ты там потише, – заволновалась Светлана. – Не разбуди старика… Проснется, чего доброго, мало никому не покажется… Ты ж Верку знаешь, придет она вовремя, как же! Хорошо, если к ночи заявится.

Верку я знала очень хорошо. Ей бы лишь потрепаться. Будет стоять над душой с мобильным в руке. Не факт, что я смогу картину на место вернуть, то есть совершенно точно не смогу.

– Мне-то что делать? – рявкнула я.

– Чего ты так беспокоишься? – проворчала Светлана. – Никуда твоя ванная не денется. Подумаешь… Я обещала Верке в девять утра ее сменить, вот и приходи к девяти. Или когда тебе удобнее.

На том и простились. Я потопталась у калитки, решая нелегкую задачу: дождаться Верку или идти домой? Незаметно повесить картину вряд ли удастся, а рассказывать о том, что я выносила ее из дома, очень не хочется – эдак люди решат, я все, что угодно, могу вынести.

Но держать у себя Пикассо ужас как не хотелось. Внутренний голос услужливо шептал: «Наплачешься ты с ним». Я немного побродила возле дома, решив положиться на удачу. Если Верка через полчаса не появится, поеду домой.

Верка не появилась. Я продолжала топтаться возле калитки, успокаивая себя тем, что ничего страшного не случится, если я верну картину завтра. Ничего страшного… А если Верка заметит, что ее нет? Маловероятно. Хотя от безделья вполне может потащиться на второй этаж и в самом деле обратить внимание на отсутствие картины. Даже представлять не хочется, что тогда начнется. Тут уж не просто с работы уволят, тут запросто в тюрьму отправят!

«Господи! – чуть ли не в голос взвыла я. – Какого лешего я взяла этот дурацкий портрет? Висел бы без стекла. Пусть бы голову ломали, куда оно делось, если кому-то вдруг станет интересно».

Отправиться к Светлане, взять у нее ключи от дома под предлогом сделать доброе дело и провести грядущую ночь со стариком? Подозрительно. С чего вдруг такая доброта, если моя неприязнь к старику общеизвестна? А если Верку к тому моменту нелегкая принесет? Встретит меня в дверях и на пакет внимание обратит. Верка, кстати, из троицы племянников самая бескорыстная, если это слово здесь уместно. Может, мысль о наследстве и грела ей душу, но, в отличие от Олега и братца Матвея, она глазами по сторонам не зыркала, прикидывая, что из вожделенного имущества продать и почем. Может, и на отсутствие портрета внимания не обратит? Вот было бы мне счастье! А я утром приду, как только ее Светлана сменит, и верну картину, сняв со своей души тяжкий груз.

Вскоре стало ясно: ждать я могу сколько угодно, пора что-то предпринимать. Чертыхнувшись, я побрела к остановке, так толком и не решив, еду я к Светлане за ключом или жду утра.

Тут и объявилась мама. В том смысле, что зазвонил мобильный как раз в тот момент, когда я садилась в троллейбус.

– Доча, – произнесла мама, голос был подозрительно трезвый, что сбивало с толка, – ты где?

– В троллейбусе. Еду от Константинова, – не без яда сообщила я.

– Ой, как хорошо! Убралась? А я про Константинова забыла. Прости меня, доча.