Читать книгу - "Дар шаха - Мария Шенбрунн-Амор"

Длинное разбирательство с охранным агентством ни к чему не привело: у них было зафиксировано, что в тот день дом на охрану никто не ставил. Ничего удивительного, что все камеры и датчики движения были выключены. Нет, никакие злоумышленники без кода доступа отключить систему не могли: система стопроцентно надежная.

– По-видимому, вы сами, доктор Воронин, забыли включить программу. У нас безукоризненная репутация, и другого объяснения наша фирма не видит. Случившееся, несомненно, весьма огорчительно. О, отказаться от наших услуг вы, разумеется, имеете полное право, но только по истечении срока контракта, это – одну секунду, проверим – через полтора года. Впрочем, в виде исключения и не признавая никакой ответственности, фирма пойдет вам навстречу и совершенно бесплатно установит еще одну видеокамеру и два датчика.

– Зачем мне еще два таких же бесполезных датчика?

Но на все вопросы я получал стандартные ответы:

– Мы можем еще чем-нибудь вам помочь? Наша главная задача – чтобы клиенты были довольны качеством сервиса. Спасибо, что пользуетесь нашими услугами, доктор Воронин!

Значит, всему виной моя собственная рассеянность, и это не могло не тревожить. Все же хирургу желательно отдавать себе отчет в собственных действиях. Я сменил все пароли, порадовался, что храню лекции и статьи на облаке и сообщил о случившемся страховой компании. Страховщики без возражений согласились покрыть установку нового стекла и копеечную стоимость старого компа.

Через пару дней я позвонил в полицию, поинтересовался, как идет расследование. Полиция не обнаружила в доме никаких подозрительных отпечатков пальцев. У меня, конечно, бывали гости, точнее, гостьи, но их следы Камила стерла как раз за день до ограбления. Сами взломщики явно действовали в перчатках. Соседи тоже ничего не видели и не слышали: Маунт Олимпус – не тот район, где в свободное время сидят на верандах в креслах-качалках, глазея на прохожих. Здесь участки отгорожены от дороги пышной растительностью, а внутри каждого дома имеются интернет, кинотеатр и спортзал. Увы, и в садах здесь не ковыряются, как какая-нибудь востроглазая мисс Марпл.

Итак, расследование безмятежно дремало в забытом файле. В ответ на мое возмущение детектив сообщил, что в США насчитывается тридцать три тысячи преступных группировок – от колумбийских наркодилеров до тюремных банд, и это помимо случайных преступников и мелких уголовников. Пришлось признать, что у полиции Лос-Анджелеса действительно имеются проблемы важнее сломанного прадедушкиного микроскопа.

Но меня порча связанных с прадедом вещей огорчала больше всего.

Втайне от всех я равнялся именно на него, на Александра Воронина первого. Прадед погиб за полвека до моего рождения, и все же я ощущал свое сходство с ним сильнее, чем с любым другим своим предком, может быть, даже больше, чем с покойным отцом. Мы с прадедом были тезками, и оба врачи. Даже внешне я пошел в него: Александр первый был таким же высоким и светловолосым. На единственной оставшейся от него фотографии тот же острый кадык, на запястье – знакомая мне острая косточка, фамильные длинные пальцы держат окуляр. Даже горбинка на носу была у меня та же.

Мне льстило любое сходство между нами, но в главном прадед превосходил меня на две головы. Александр первый был героической личностью, необыкновенным человеком. В моем возрасте он уже успел побывать военным врачом на Первой мировой, был ранен, после поправки стал главврачом российского госпиталя в Персии. Потом в качестве единственного медика он сопровождал колонну беженцев-крестьян, согнанных с насиженных мест войной, голодом и восстаниями.

А я родился слишком поздно. Пришлось довольствоваться заурядными и совершенно безопасными достижениями цивилизации. Подвиги в наше время заменили путешествия и спортивные рекорды. Тем обиднее было лишиться прадедовой вещи.

Это по его следам я стал врачом. Кстати, об этом я нередко жалел, но уж здесь прадед был не виноват. Он-то жил еще в те счастливые времена, когда доктор мало чем мог помочь больным, зато в их глазах был царь и бог. Над ним не было всемогущей администрации и нескончаемых бюрократических правил. На заре XX века больной еще был страждущим, а не клиентом. В те далекие времена еще не изобрели пенициллин, зато Александра первого никто не заставлял сочинять хвастливые отчеты о клинических и научных успехах, никто не обязывал проходить бесконечные курсы повышения квалификации и непрерывно сдавать все новые тесты и экзамены.

Только на прошлой неделе я рассказывал о нем по радио. Это вышло случайно: я разговорился в клинике с пациентом-иранцем, и он оказался корреспондентом на «Радио Фарда», канале «Свободы», вещающем на фарси. Услышав историю моей семьи, он уговорил меня дать интервью. В Лос-Анджелесе, главном месте обитания иранских эмигрантов, «Радио Фарда» пользовалось популярностью, и ради памяти прадеда я согласился.

Мы беседовали около часа. Я рассказал, как во время Первой мировой в знаменитом Брусиловском прорыве молодой полковой врач Александр Воронин был ранен, как еще царским правительством он был отправлен в прикаспийский город Решт, находившийся в зоне российского влияния. Перебравшись в Тегеран, он принялся лечить стариков в богоугодном заведении, основанном соотечественниками, а вскоре стал личным врачом Ахмад-шаха Каджара. После смены династии прадед занял ту же должность и при следующем шахе и вдобавок основал в Тегеране сиротский приют. В знак признательности первый шах Пехлеви подарил своему врачу серебряный газырь.

О такой штуке даже журналист никогда не слыхивал. Я вертел фамильный газырь в руке и старался как можно точнее описать слушателям этот узкий цилиндрик с запасом пороха на один выстрел. Казаки и горцы носили по восемь или десять газырей на каждой стороне черкески. Носил такие и будущий шах Пехлеви в те времена, когда еще служил в персидской Казачьей бригаде. Пришлось упомянуть и о самой бригаде, созданной в XIX веке в Персии русскими царями. На их штыках Пехлеви и пришел к власти в начале 1920-х. Этим подарком от шахиншаха Ирана я всегда немного гордился.

Кстати, а где теперь газырь? На обычном месте, на полке, его больше не было. Не оказалось и на столе. Неужели и его украли? Лучше бы сперли застрахованную фотокамеру или часы, чем память о предке. Я перетряхнул весь дом, но напрасно. Зато убедился, что вдобавок исчезла папка с тем немногим, что осталось от деда, журналиста и редактора на том самом радио «Свобода», от которого отпочковалось «Радио Фарда». Только во времена деда, в 1970–1980-е, «Свобода» еще вещала из Мюнхена. От деда всего-то и осталось, что несколько пожелтевших газетных статей, восемь страниц начатых и так и не оконченных воспоминаний о тегеранском детстве и несколько кассет с записями его программ. Теперь пропало и это.

Заодно я обнаружил, что исчезли все документы, связанные с отцом. Вот это меня уже не только возмутило, но и встревожило. Отец был не врачом и не журналистом, а кадровым сотрудником ЦРУ и в 1992 году погиб в Кабуле при невыясненных обстоятельствах. Официальное объяснение гласило, что Артема Воронина, работника Госдепартамента, убили неизвестные, которые так и не были найдены. Но от друга и соратника отца Виктора Андреевича фон Плейста мы знали, что отца убили иранские секретные службы, интересы которых пересеклись в Афганистане с интересами ЦРУ. Подробнее даже друг не имел права объяснить. Фотографии отца и его письма – это все, что у меня оставалось от него. Теперь не осталось ничего.