Читать книгу - "Кровь нерожденных - Полина Дашкова"

Тогда же, в 1992-м, внезапно умер ее папа. Здоровый, полныйсил человек сгорел за три месяца от рака желудка. За неделю до смерти онсказал:

– Ты бы, Леночка, завела себе ребенка. Одна на светеостаешься…

Лена действительно оставалась одна на свете. У нее не былоникого, кроме старенькой полубезумной тетушки Зои Генриховны, родной сестры еематери. ,

Завести ребенка Лена решилась только через три года, когдаей исполнилось тридцать пять. Замуж она больше не вышла, забеременела отчеловека, который в отцы не годился, был только производителем, чем-то вродеплеменного быка…

* * *

Ординатор Боря Симаков влетел в кабинет Зотовой и выпалил спорога:

– Амалия Петровна! У нас ЧП! Больная пропала!

– Какая больная? Боря, что ты несешь?

– Та самая, Амалия Петровна, та самая!

– Успокойся, Борис. Сядь. Как там у нас с искусственнымиродами? Все готово?

– Именно искусственные роды и пропали!

Под слоем нежнейших французских румян щеки Амалии Петровныстали серыми.

– Как она могла пропасть? – шепотом спросила Зотова. – Еечто, похитили? Время – десять вечера, у ворот охрана…

– Ну, вероятно, она просто встала и ушла.

– Как ушла?! Куда? Как и куда может уйти женщина в родах, вбольничной рубашке, без одежды и документов? – Амалия Петровна говорила оченьтихо, но Борису казалось, что она орет. – Эта больная должна была лежать подкапельницей, у нее уже должно быть полное раскрытие, потуги! Что ты несешь,Борис?!

– Стимуляцию ей сделать не успели. Ее одежда в камерехранения.

– А паспорт?

– Где ее паспорт, я не знаю.

– В общем, так, Борис. Далеко она уйти не могла. Сейчас тыобшаришь всю больницу. В палаты можешь не заходить. Осматривай туалеты,бельевые, прачечную, склад, подвал и чердак. Она где-то здесь.

Борис впервые за весь разговор взглянул прямо в светло-голубые,ледяные глаза Зотовой. Зрачки сузились до точек, глаза казались почти белыми.Лицо из пепельного сделалось свекольно-красным.

«Ну и страшная же ты баба, – подумалось Борису, – ну ивляпался же я, идиот!»

– Хорошо, – спокойно сказал он. – Я ее найду – если найду. Идальше что? За волосы поволоку рожать? Или, может, мне ее вообще убить?

– Надо будет – убьешь, – усмехнулась Зотова. – Вблагородство захотел поиграть? Ты, сопляк, на какие деньги живешь? На какиеденьги жену с ребенком кормишь? Знаешь, сколько в других больницах такие, какты, ординаторы получают? Я ведь тебя предупреждала, когда мы начинали работать,– всякое может случиться. Вот, милый мой, и случилось.

– Дело в том, Амалия Петровна, – медленно произнес Симаков,– дело в том, что, когда мы начинали работать, речь шла о серьезных научныхисследованиях, о моей диссертации. Прошло три года. Никакой наукой не пахнет.Деньгами – пахнет, это да. Можно сказать, воняет деньгами. И вот сегодня выпривозите женщину, которую усыпили промедолом, требуете ее, спящую, срочностимулировать, без всяких к тому показаний.

– Внутриутробная гибель плода – это тебе не показания? –перебила Зотова.

– Да живой там плод, живой, – нервно хохотнул Борис, – иуродств, несовместимых с жизнью, там нет наверняка…

Зотова изо всех сил шарахнула кулаком по столу, тут жепоморщилась от боли и, потирая ушибленное запястье, тихо произнесла:

– Ты, Боренька, мальчик умный, добрый и невинный, как ангел,– голос ее сделался вкрадчивым, даже ласковым, – но ты плохой врач. Ты ошибся ввыборе профессии. Врач не должен быть истериком. Думаю, мы не сумеем большеработать вместе. Мне даже кажется, мы больше не можем жить в одном городе, темболее таком маленьком. Поэтому прямо сейчас. Боренька, ты напишешь заявление обуходе и прямо завтра начнешь искать для себя и для своей молодой семьи новоеместо жительства, чем дальше от Лесногорска, тем лучше. И запомни, мальчик мой:я сюда никого не привозила. Поступила женщина на «скорой» со срочнымипоказаниями. Вероятно, у этой женщины еще и психические отклонения, потому чтонормальный человек в таком состоянии из больницы не сбежит. И вот теперь бродитгде-то сумасшедшая роженица в больничной рубахе, и виноват в этом ты, Боренька.Но я тебя прощаю. Вот тебе бумага, ручка. Пиши заявление – и до свидания.

* * *

Когда Борис ушел, Амалия Петровна несколько минут сидела,тупо глядя на захлопнувшуюся за ним дверь кабинета. Правильно ли она поступила,выгнав Симакова и открыто пригрозив ему? Она чувствовала: дело выходит на новыйкруг. Начинается новый этап, и на этом этапе такие, как Симаков, будут толькомешать. За его благородным негодованием стоят лишь слабость и трусость.

Он, конечно, будет молчать. Да и не о чем говорить. Не о чеми некому. Не такая она, Амалия Петровна, дура, чтобы посвящать его во все. Онадавно поняла – Симакова в дело вводить нельзя. Он нужен был на определенномэтапе. А теперь на его место надо искать совсем другого человека – сильного,надежного, который не будет корчить из себя святую невинность и требоватькаждый раз очередной порции лапши на уши. Разумеется, такому человеку и платитьпридется по-другому, но это ничего. Лишь бы он не утомлял ее всякимиинтеллигентскими выкрутасами, как Симаков: деньгами, видите ли, воняет…

Да, с Симаковым она поступила правильно. Конечно, найтиподходящего человека на его место непросто. Но это – потом. Сейчас главное –сырье.

Амалия Петровна решительно сняла телефонную трубку и набраланомер.

– Мне нужны трое, сюда, в больницу. Нет, ничего страшного.Просто у одной больной внезапно обнаружились психические отклонения, онасбежала прямо с операционного стола. Мои санитары ушли, их рабочий день давнокончился. Пока я дозвонюсь-добужусь, ваши люди будут здесь. Охрану мне дергатьне хотелось бы больная может проскочить через ворота. Спасибо, жду.

Через сорок минут у ворот больницы остановилась черная«Волга». Из нее вышли трое мужчин в кожаных куртках, с широкими плечами иквадратными затылками.

* * *

Свет фонарика блуждал по скользким ступеням. Трое мужчиннеторопливо спускались в подвал.

– Все – сказал один из них, – подвал только остался. Вряд лиона вообще в больнице. Наверное, давно дома.

– Как это, интересно, она домой доберется в одной рубашке ибосиком? спросил второй.

– Да очень просто, – хмыкнул третий, – сядет в электричку ипоедет. А что босиком – так сейчас никто ни на кого не смотрит.