Читать книгу - "Форма воды - Андреа Камиллери"

– …! – вложил все в одно слово Монтальбано.

– И знаешь, как он умер?

– Нет. И не хочу знать. Сам увижу.

Якомуцци, обиженный, вернулся к своим. Фотограф уже закончил, теперь очередь была за доктором Паскуано. Монтальбано видел, что медик, стоя в неудобной позе, по пояс просунувшись в машину, колдует над передним сиденьем, где угадывался темный силуэт. Фацио и полицейские из Вигаты помогали коллегам из Монтелузы. Комиссар закурил сигарету и повернулся посмотреть на химический завод. Этот остов его завораживал. Он решил как-нибудь вернуться и сделать фотографии, чтобы потом отослать их Ливии и объяснить ей с помощью снимков то, чего она пока не могла уразуметь в нем и его родных местах.

Он увидел, как подъехала машина судьи Ло Бьянко, как вышел судья, тоже взволнованный.

– Это на самом деле так, тело принадлежит инженеру Лупарелло?

Видно, Якомуцци не терял времени.

– Кажется, да.

Судья присоединился к кучке криминалистов, принялся возбужденно разговаривать с Якомуцци и доктором Паскуано, который достал из саквояжа бутылку спирта и протирал руки. Через некоторое время, вполне достаточное для того, чтобы Монтальбано изжарился на солнце, криминалисты сели в машину и укатили. Проезжая мимо, Якомуцци не попрощался. Монтальбано слышал, как за спиной выключилась сирена «скорой помощи». Теперь дело было за ним, он должен был действовать и распоряжаться, и никаких гвоздей. Стряхнув с себя полусон, в котором он не без удовольствия пребывал, комиссар пошел к автомобилю с мертвым телом. На полпути его остановил судья.

– Тело можно увезти. И, учитывая известность покойного, чем раньше мы обернемся, тем лучше. В любом случае докладывайте мне ежедневно о результатах следствия.

Сделал паузу, и после – чтобы смягчить приказной тон только что сказанного:

– Позвоните мне, когда сочтете возможным.

Еще пауза. И затем:

– В служебное время, разумеется.

Судья отошел. В служебное время, а не домой. Дома, как всем было известно, судья Ло Бьянко отдавался сочинению капитального и ответственного труда «Жизнь и деяния Ринальдо и Антонио Ло Бьянко, присяжных при университете города Джирдженти[6]во времена короля Мартина-младшего (1402-1409)», с которыми он, по его предположению, состоял в каком-то, хотя и сомнительном родстве.

– Отчего он умер? – спросил комиссар доктора.

– Смотрите сами, – ответил Паскуано, пропуская его.

Монтальбано засунул голову в машину, в которой было жарко, как в печи (применительно к данному случаю – в печи крематория), бросил взгляд на покойника и сразу подумал о начальнике полиции.

Он думал о начальнике полиции не потому, что перспектива любого расследования заставляла его поминать всуе вышестоящих чиновников, а потому лишь, что они с бывшим начальником полиции Бурландо – а они были приятели – дней десять назад обсуждали книгу Арьеса «История смерти на Западе»[7], которую оба прочли. Начальник полиции утверждал, что любая смерть, даже самая неприглядная, все же сохраняет в себе нечто сакральное. Монтальбано же говорил, причем совершенно искренне, что ни в какой смерти, будь то даже смерть Папы Римского, он не может углядеть ничего священного.

Ему захотелось, чтобы господин начальник полиции оказался сейчас рядом и увидел то, на что смотрел он. Инженер всегда одевался с подчеркнутой элегантностью, заботился о каждой детали своего гардероба. Однако теперь он был без галстука, в мятой рубахе. Очки у него съехали набок, воротник пиджака нелепо вздернулся, носки собрались в гармошку над ботинками. Но что больше всего поразило комиссара – это вид спущенных до колен брюк, в расстегнутой ширинке которых белелись трусы. Рубашка вместе с майкой была задрана по грудь.

И между трусами и майкой – бесстыдно выставленный напоказ срам, крупный, волосатый, в полном противоречии с изяществом остальных частей тела.

– Отчего он умер? – повторил он свой вопрос доктору, вылезая из машины.

– Мне кажется, это очевидно, нет разве? – нелюбезно ответил Паскуано. И продолжил: – Вы знали, что покойнику делал операцию на сердце известный кардиохирург в Лондоне?

– Нет, не знал. Я видел его в среду по телевизору, и мне он показался вполне здоровым.

– Казался, но на самом деле не был. Знаете, в политике как в стае. Как только узнают, что не можешь больше защищаться, загрызут. В Лондоне ему, кажется, вшили два шунта, и говорят, что дело это было непростое.

– А в Монтелузе кто его лечил?

– Мой коллега Капуано. Проверялся каждую неделю, здоровье берег, хотел всегда выглядеть в форме.

– Вы что скажете, позвонить Капуано?

– Совершенно бесполезно. То, что здесь произошло, ясно как день. Покойнику взбрело в голову хорошенько потрахаться в здешних местах, может даже с какой-нибудь экзотической девочкой, он ее поимел и сам гикнулся.

Вид у Монтальбано был отсутствующий.

– Вы не верите?

– Нет.

– И почему это?

– На самом деле сам не знаю. Завтра вы мне дадите результаты вскрытия?

– За-автра?! Да вы с ума сошли? У меня перед инженером девчушка лет двадцати, ее в доме на отшибе изнасиловали, а когда нашли, прошло уже десять дней, и труп собаки объели, потом на очереди Фофо Греко, ему отчекрыжили язык и мошонку и подвесили на дерево помирать, потом у меня…

Монтальбано прекратил этот жуткий перечень.

– Паскуано, давайте начистоту, когда вы мне дадите результаты?

– Послезавтра, если меня не будут то и дело отрывать на новых покойников.

Попрощались. Монтальбано подозвал бригадира и своих, дал им указания насчет того, что им следует делать и когда грузить тело в «скорую помощь». Галло отвез его в комиссариат.

– Потом поедешь обратно за остальными. И если опять понесешься, голову оторву.

Пино и Capo подписали протокол, в котором детально было зафиксировано каждое их движение до и после обнаружения трупа. В протоколе недоставало двух важных фактов, потому что мусорщики упорно обходили их в разговоре со стражами закона. Во-первых, что они почти сразу опознали труп, и во-вторых, что побежали извещать о своем открытии адвоката Риццо. По дороге домой Пино, казалось, ушел в свои мысли, a Capo время от времени ощупывал карман, в котором лежала цепочка.

В течение по крайней мере двадцати четырех следующих часов ничего не должно было случиться. Монтальбано после обеда пошел домой, бросился на кровать и на три часа провалился в сон. Потом поднялся и, так как море в сентябре было тихим, как озеро, долго купался. Вернувшись в свой домик, он приготовил себе тарелку спагетти с соусом из морских ежей и включил телевизор. Все местные выпуски новостей, естественно, были посвящены смерти инженера, ему возносились хвалы, время от времени на экране появлялся с похоронным видом какой-нибудь политик, чтобы напомнить о достоинствах покойного и о трудностях, которые его уход из жизни влек за собой, но ни один-единственный выпуск, даже оппозиционных новостей, не осмелился сообщить, где и как умер всеми оплакиваемый Лупарелло.