Читать книгу - "Финиш для чемпионов - Фридрих Незнанский"

— Первого января сего года, — канцелярски сообщил Константин Меркулов.

Турецкий присвистнул:

— Быстро спохватились, нечего сказать! Небось уже и след простыл…

— Нельзя сказать, что с этим делом никто не работал: им занимался Сергей Валерьянович Плотников, которого по службе рекомендуют как исполнительного и трудолюбивого сотрудника. Однако результатов — никаких. Между тем у Чайкиной — разве я еще не назвал тебе фамилию убитой? — так вот, у Натальи Чайкиной остались влиятельные знакомые, которые постоянно посылают запросы в правоохранительные органы, желая, чтобы убийцы понесли заслуженное наказание. Также эти знакомые инспирируют прессу, пресса готовит публикации о криминальном беспределе в стране… словом, тебе не надо объяснять, чем подобные дела у нас заканчиваются. Дестабилизация общественного мнения в условиях непрерывного… Саша! Саша?

Турецкий мечтательно воззрился за окно, туда, где над зелеными кронами вязло в июльском зное оцепенелое небо. Выцветшее и запыленное, словно бесхозяйственные ангелы развесили его просушиться на веревочке, да так и забыли снять, и оно зависло между невидимыми прищепками, как никому не нужная тряпка. Когда в окне такое небо, трудно поверить в январь, трудно поверить в убийство женщины — гендиректора спортивного комплекса. Пивка бы сейчас холодненького, да посидеть где-нибудь под тентом в тени. Эх, житуха наша служебная, опять двадцать пять: как лето, так в отпуск не уйдешь, пока с делом не разберешься… Неужели этот Плотников, с января разыскивающий убийц, так трудолюбив и исполнителен, как прикидывается? Надо бы его погладить против шерстки…

— А? Да. Теперь ты меня извини, Костя, что-то я задумался. Видно, и на меня тоже погода влияет… За дело Чайкиной возьмусь со всей ответственностью. Перспективы, думаю, не такие уж плохие: полгода всего прошло, не то чтобы, к примеру, десять лет! Давай быстренько с тобой набросаем план следственных мероприятий. Я не ослышался, у Чайкиной был муж? То есть теперь, значит, вдовец? Надо его расспросить в первую очередь. Может быть, он-то и есть заказчик убийства.

— Ну, это маловероятно. Знакомые утверждают, что Чайкины жили душа в душу.

— Чужая душа — потемки, Костя, — бросил в ответ Турецкий другое расхожее выражение. — Мы — профессионалы, а значит, не сентиментальны. Нам ли с тобой не знать, что, по статистике, родные и близкие убивают не реже, а то и чаще, чем посторонние. Когда двое на протяжении долгих лет не разлучаются, между ними столько всего накапливается — ни в страшной сказке сказать, ни пером описать.

«А моя Ирина Генриховна? — выплыла из донных слоев подсознания безумная мысль. — Могла бы она меня заказать киллеру или прикокнуть собственноручно? Заказать — пожалуй, нет: характер у нее уж очень открытый и прямой. А вот прикокнуть — запросто, за милую душу, если попадутся под руку одновременно тяжелый предмет и провинившийся муж. Ну, то есть… это в прошлом, когда я гулял от нее налево и направо, волочился за каждой юбкой, которая обтягивала более или менее симпатичную попку. Сейчас не понимаю, на черта мне это было нужно, когда у Ирки своя попка — хоть фотографируй на выставку? Теперь, когда мы мирно стареем вместе, конфликтов давно не возникает, а уж таких, чтобы мне — ее или ей — меня захотелось убить, и в помине нет… Единственное, чем радует проклятое старение».

— Чайкины были немолодые?

— По-моему, да. Кажется, убитой где-то около пятидесяти, муж старше лет на десять.

— Хорошо… То есть не то чтобы хорошо, но лучше, чем я думал. Мужа, однако, тщательно расспрошу. С кем еще беседуем — с сослуживцами? Запишем: подробно опросить сослуживцев. Никогда не случалось рассматривать изнанку взаимоотношений в спорткомплексе, однако печенкой чувствую, что у них там тот еще гадюшник.

— И большие деньги, Саша. Держи это в уме. Возможно, тебе даже придется призвать экономиста или бухгалтера для основательной консультации.

— Надо будет, призову… Думаешь, левая прибыль?

— Все может быть. Не исключено, что Чайкина находилась в контакте с криминалом, а может быть, наоборот, пыталась воспрепятствовать его проникновению во вверенный ей спорткомплекс. Убивают и за меньшее. Тем более Чайкину вспоминают как женщину резкую, с мужским характером…

— Характер возьмем на заметку. Ну и со следователем Сергеем Плотниковым у меня аж руки чешутся побеседовать. Просто знаешь, Костя, вызывает заурядный человеческий интерес: каким фантастическим образом можно мурыжить дело полгода и так ни до чего и не докопаться?

Константин Дмитриевич Меркулов слегка развел руками, как бы сигнализируя, что вопрос этот риторический.

— Кого тебе выделить в помощники? — спросил он у Турецкого.

— Елагина. То есть… Да, пожалуй, Рюрика Елагина. Мы с ним отлично сработались.

— Замечательно, Саша. Действуй. Я очень рассчитываю на тебя.

Это напутствие ничего по-настоящему не означало, но придало Турецкому бодрости. Так же, как и продумывание следственных мероприятий — привычный ритуал, возвращающий в рабочий тонус размягченные летней температурой за тридцать градусов мозги. Мышление прояснилось, и пива будто бы не так уж хочется…

«А в отпуск отпрошусь у Кости в сентябре, — утешил себя Александр Борисович. — Ну, даже если в октябре, ничего страшного. Золотая осень… и не жарко… Благодать!»

Анна Владиславовна Любимова, совсем недавно — обожаемая жена, а теперь — вдова Павла Любимова, за последние полгода резко невзлюбила звонки. Телефонные, звонки в дверь, звонки будильника — какие угодно. В течение тех черных суток первого января, которые вместили и тело мужа в пятне стремительно темнеющего вокруг него снега, и непонимание, и надежду на то, что муж тяжело ранен, но жив, и подступающую истерику, которую не удалось сдержать, — так вот, первого января 2005 года любимовская квартира была похожа на проходной двор. Люди без конца приходили, уходили, расспрашивали, пытались успокоить. И звонили, звонили… Даже теперь, услышав звонок, Аня вздрагивает; сердце в ней обмирает. Будто самое страшное, что могло произойти, еще не произошло, будто звонок сам по себе несет новое, неслыханное несчастье.

Но этот звонок ее не испугал: Аня ждала его. Вот уже целый час она то смотрела на часы, то подбегала к двери, от которой бросалась снова к Димочке. Боялась оставлять его одного: и раньше-то, пока жив был Паша, тряслась над сыночком, а теперь, когда единственное, что осталось у нее от Паши — Димочка, Аня превратилась в совершенно сумасшедшую мамашу-клушу. Понимала, что нельзя так, что она рискует избаловать мальчика до безобразия, однако поделать с собой ничего не могла. Но ребенок, от природы флегматичный, спокойно спал в своей деревянной кроватке с высокими стенками. Не разбудил его и долгожданный звонок — когда он действительно прозвучал… Аня вмиг очутилась у двери.

— Почему не спрашиваешь «кто там»? — укорил ее Виктор Бочанин, шумно вваливаясь в квартиру. Обычно его обтекаемое тело двигалось плавно и беззвучно, но сегодня он будто нарочно нагнетал вокруг себя шум: жестикулировал, топал ногами, якобы отрясая о резиновый коврик какие-то соринки с подошв, говорил громко, с преувеличенной бодростью.