Читать книгу - "Неподходящее занятие для женщины - Филлис Дороти Джеймс"

– Берни вскрыл себе запястье в двух местах. С первого раза до вены он не добрался. Только со второго. Чтобы облегчить истечение крови, руку положил в воду. Ему сказали, что у него рак, а маяться по больницам он не хотел.

Что, проняло? Корделия заметила, как окружавшие Мэвис завсегдатаи обменялись взглядами и быстро потупили глаза. Губы тут же прильнули к кружкам. Что кто-то другой вскрывает себе вены, их мало касалось, но зловещий крабик страха вцепился клешней в мозг каждому. Даже у Мэвис был такой вид, словно она только что видела, как эта клешня мелькнула где-то между бутылками.

– Ты, должно быть, подыщешь теперь другую работу? – спросила Мэвис. – Не сможешь же ты тянуть на себе агентство одна. Неженское это дело.

– Ничем не хуже, чем торчать за стойкой. Тебе тоже всякий народ попадается.

Женщины посмотрели друг на друга, и между ними промелькнул обрывок безмолвного диалога, слышного и понятного им одним.

«Только не рассчитывай, что теперь, когда он умер, записки для агентства будут по-прежнему передавать через тебя».

«Думать не думала об этом!»

Мэвис принялась яростно протирать кружку, не сводя глаз с лица Корделии.

– Интересно, что скажет твоя матушка, если узнает, что ты решила продолжать это дело одна?

– Мать у меня была только в первый час моей жизни, так что об этом я могу не беспокоиться.

Корделия заметила, что ее ответ поверг их в смущение, и она еще раз поразилась способности старших приходить в замешательство при столкновении с самыми простыми вещами и в то же время преспокойно переваривать чудовищные порции самой извращенной и шокирующей чепухи. Однако воцарившаяся тишина означала, что с этой минуты ее хотя бы оставят в покое. Она взяла кружку с тарелкой, устроилась за столиком у стены и задумалась о своей матери, без всякой, впрочем, сентиментальности. Пройдя сквозь обездоленное детство, она постепенно разработала теорию компенсации. Воображение рисовало ей, что она получила всю любовь и ласку, которые обычно отпускаются людям на всю жизнь, всего за один час, не испытав при этом ни разочарований, ни обид. Отец никогда не рассказывал Корделии о смерти матери, а она избегала расспрашивать, страшась услышать, что мама не успела даже подержать ее на руках, что умерла, не приходя в сознание, и так и не узнала, что у нее родилась дочь. От веры в любовь матери она не рисковала пока отказываться полностью, хотя с годами необходимость в ней ослабевала.

Маленькая группа у стойки бара вернулась к своим разговорам. Между их плечами она видела собственное отражение в большом зеркале над стойкой. Густые светло-русые волосы, а черты лица такие, словно некий великан положил одну руку ей на голову, а другую – под подбородок и бережно сжал ладони. Глаза большие, они кажутся карими под тенью челки, хотя на самом деле – зеленовато-серые. Широкие скулы, детский припухлый рот. Лицо кошки, подумала она, именно такого украшения и не хватает среди разноцветных бутылок в пабе Мэвис. Несмотря на его обманчиво юный вид, это лицо могло становиться замкнутым и непроницаемым. Корделия рано научилась стоицизму. Все ее приемные родители, которые, конечно же, по-своему хотели ей добра, требовали от нее в ответ на заботу только одного – она должна была быть счастлива. Она быстро сообразила, что показаться несчастливой было чревато риском потерять их любовь. В сравнении с этими детскими уроками скрытности все остальные хитрости давались ей легко.

Она заметила, что к ее столику пробирается Сноут. Он уселся рядом с ней на скамью, его толстая ляжка, обтянутая твидом, прижалась к ее ноге. Она не любила Сноута, хотя тот и был единственным приятелем Берни. Берни говорил ей, что Сноут – полицейский информатор, стукач и преуспевает на этом поприще. Были у него и другие источники дохода. Случалось, его дружки похищали картины знаменитых художников или драгоценности. Затем Сноут, надлежащим образом проинструктированный, намекал полиции, где искать похищенное. Сноута ждало вознаграждение, которым он делился с ворами, инспектор получал премию, поскольку считалось, что всю работу проделал именно он. Никто не оставался внакладе, пояснял Берни. Страховая компания отделывалась легким испугом, владельцам в целости и сохранности возвращалась их собственность, у грабителей не было никаких неприятностей с полицией, а Сноут и инспектор получали свои денежки. Такова была система. И хотя Корделию все это шокировало, она не очень-то возмущалась. Она догадывалась, что и Берни в свое время обделывал такие же делишки, хотя не так ловко и прибыльно, как Сноут.

У Сноута слезились глаза, стаканчик с виски в его руках подрагивал.

– Бедный старина Берни! Я ведь видел, как на него это наваливается. Он так похудел за последний год, и лицо стало совсем серое. Мой покойный папаша называл такой цвет лица раковым румянцем.

Хорошо, что хоть Сноут это заметил. Она-то ничего не видела. Лицо Берни всегда казалось ей серым и болезненным. Толстая, горячая нога придвинулась еще ближе.

– Ему, бедолаге, никогда не везло. Не знаю, говорил ли он тебе, что его вышвырнули из следственного управления. Его выпер старший инспектор Далглиш, тогда еще просто инспектор. Боже мой, иногда это был просто зверь! Продыху никому не давал, уж кому знать, как не мне.

– Да, Берни мне рассказывал, – соврала Корделия и не удержалась, чтобы не добавить: – Не очень-то он переживал по этому поводу.

– Да и чего переживать-то? Что бы ни случилось, жизнь не кончается – вот мой девиз. Ну а тебе, как я понимаю, придется теперь побегать в поисках работы?

Он сказал это не без затаенной надежды, как будто вынашивал планы занять в агентстве освободившуюся вакансию.

– Не сразу, – ответила Корделия. – До поры до времени искать себе новую работу я не собираюсь.

Она сказала это твердо, потому что про себя уже приняла два серьезных решения. Первое: она будет продолжать дело Берни, пока будет чем оплачивать наем помещения. И второе: никогда в жизни не придет она больше в «Золотой фазан».

* * *

Ее решимость продолжать дело не смогли сломить в следующие четыре дня ни открытие, что Берни, конечно же, не был владельцем квартиры на Кремона-роуд, а стало быть – она занимала там комнату незаконно, ни известие из банка, что денег на его счете едва ли хватит на похороны, ни предупреждение автомастерской, что «мини» нуждается в капитальном ремонте, ни тягостная необходимость навести порядок в квартире, где повсюду видны были обломки потерпевшей крушение одинокой жизни.

Пустые банки из-под ирландской тушенки и консервированной фасоли – похоже, только этим он и питался – высились пирамидой на кухне, как в витрине продуктовой лавки. В стенном шкафу тоже были банки, но в них еще оставалась часть содержимого – засохшая до окаменелости паркетная мастика. Целый ящик, набитый тряпками для протирки пыли. Корзина с грязным бельем, где ей попались и женские комбинации, покрытые какими-то бурыми пятнами – как посмел он оставить их здесь, зная, что она их обнаружит!