Читать книгу - "Танго на цыпочках - Екатерина Лесина"

Я другая! Я — ДРУГАЯ! Нужно только постараться, чтобы остальные заметили. Уехать бы, отдохнуть, тогда и вдохновение вернется. А этот город, Ника, Тимур, они давят на меня своей серостью и обыденностью, тянут за собой в болото. Ну уж нет, я в болото не хочу.

Есть способ. Алик клянется, что помогает. Я решила попробовать, это не так страшно, сидеть, уставившись на белый лист бумаги куда как страшнее. С одного раза ничего не случится, я только посмотрю…

Тимур

— Эй, мужчина, проснись! — Кто-то толкнул в плечо, Тимур через силу разлепил веки, он не помнил, что ему снилось, что-то тяжелое, в груди болит, и дышать тяжело.

— Проснись, слышишь?! — Тетка настойчиво трясла за плечо.

— Я проснулся. — Салаватов слабо отмахнулся от назойливой попутчицы, мышцы затекли и отказывались подчиняться.

— Что снил-то?

— Ничего.

— Ага, я вижу, что ничего. Только орал на весь вагон, вона, зазря людей напугал. Тебе, парень, нервы лечить надо.

Надо, никто и не спорит, и нервы, и душу, и пошатнувшуюся веру в людей и Бога. Только где ж такого врача найти?

— Лару все какую-то звал, кто она такая? — Глаза тетки светились любопытством, и Тимур, не желая разочаровывать сердобольную попутчицу, ответил.

— Невеста.

— Тогда понятно. Думаешь, дождалась?

Нет. Не думает, точно знает — не дождалась. Лара, его Лара умерла. Он виноват, только он и никто другой, и даже тюрьма не сумела очистить его от чувства вины. Но толстухе этого знать не полагается.

— Хочешь, погадаю? — Не дожидаясь согласия, тетка шустро раскинула карты. — Вижу… Вижу предстоит тебе дорога дальняя, дорога длинная, дом казенный… прошлого берегись, на прошлое надейся. Смерть вижу… Любовь… Прошлое над тобою висит, не за свои грехи платишь.

— Спокойной ночи. — Сил на то, чтобы выслушивать подобную ерунду, у Салаватова не было, и, перевернувшись на другой бок, Тимур закрыл глаза. Лара, милая Лара, когда же ты простишь, когда отпустишь душу грешную, когда позволишь снова себя человеком ощутить, а не тварью проклятой? Ответ лежал на поверхности. Ответ подсказала сама Лара, которая снилась ему в ночных кошмарах и грезилась наяву.

Сначала найди. — Так она сказала.

Найди.

Доминика

По моим расчетам поезд прибыл вчера. На вокзал я не пошла. Во-первых, показываться было рано. Если нарушить последовательность, замысел не удастся. Во-вторых, просто страшно, а вдруг увижу его и… Нет уж, лучше подождать. Поэтому я просто обвела знаменательную дату красным кружком и навестила Лару. Я знаю, ей нравятся мои визиты, пусть говорят, будто мертвые мертвы, но моя сестра, она и из могилы отвечает мне. Анютины глазки расцвели, значит, Лара довольна. Она всегда любила цветы.

Коротко обрезав толстые стебли роз, я пристроила букет в пластиковую бутылку. Раньше была ваза, но ее украли.

— Он сегодня приехал.

Лара улыбнулась. Удачная фотография, самая лучшая, здесь ей двадцать два, она счастливо смотрит на мир, веря, что впереди еще целая жизнь. Моя сестра собиралась дожить до ста лет, а умерла в двадцать четыре. Ублюдок Тимур украл целых семьдесят шесть лет ее жизни.

— Ты не думай, я не собираюсь отступать. Я не боюсь. Больше я ничего не боюсь. — В носу предательски защипало, пришлось потереть ладонью, стало легче. А Лара улыбается, глядит сквозь меня и улыбается.

— Интересно, он сильно изменился? Постарел, наверное, и вряд ли такой красивый, как раньше. Ты, наверное, не знаешь, я ведь тоже его любила. И тебе завидовала.

Камень холодный, и земля холодная, но на кладбище по моим наблюдениям холодно всегда: зимой чуть больше, летом меньше. Густые кроны тополей ловят солнце, и лишь редким лучикам удается пробиться к земле. Они пристыжено скользят по гранитным глыбам, в которых люди тщатся увековечить память, и, утомившись, гаснут. Трава влажно блестит, а по Лариному лицу катятся слезы. Я знаю, что это не слезы, а та же роса, что и на траве, но душа вновь скручивается болезненным штопором. Оправдываюсь.

— Ты ведь красавица, не то, что я, замухрышка. Помнишь, меня еще со всех кружков выгоняли, потому как бесталанная? Ну, и с хора, и с хореографии, и с ИЗО? Ты еще переживала, что толку с меня не выйдет.

Солнечный луч скользнул по фотографии, и мне показалось, что Лара улыбается. Она и раньше веселилась, когда меня выпирали с очередного кружка, не понимая причин моей тоски. Ну да, куда ей, она ведь всегда была самой-самой. Самая красивая, самая умная, самая талантливая… А я? Ни слуха, ни чувства ритма, ни терпения, вообще ничего. В школе с тройки на четверку перебивалась, учителя, помнившие Ларочку, тихо стонали, пытаясь подтянуть меня до сколь бы то ни было приличного уровня. Ларины друзья, сравнивая меня со старшей сестрой, неизменно приходили к выводу, что я — потрясающе бесцветна. Про кружки детской самодеятельности уже сказала. В общем, к семнадцати годам за мной прочно закрепилась репутация ленивой ничем не примечательной девицы, на которой природа, что называется, отдохнула. Только Лара говорила, что я — потрясающая, остальные же…

Остальные куда-то исчезли после Лариной смерти, вместе с ними пропал музыкальный центр, телевизор и ковер со стены. Хорошо, хоть денег не нашли, иначе было бы совсем тяжело.

— Как ты думаешь, я права?

Этот вопрос мучил меня последнее время. Я отмахивалась от него, пыталась убедить самое себя, что права, что другого выхода нет, он виноват, и, значит, должен понести наказание. Тот, кто сказал "не судите", не терял близких, иначе, я уверена, он понял бы. Я не судила, я просто решила избавить мир от одного ублюдка.

Поправив розы — букет получился немного неровным, оттого банка норовила упасть, я поднялась. Домой пора, нечего рассиживаться, когда работы выше крыши.

Год 1905. Начало истории

Волк стоял неподвижно и смотрел желтыми немигающими глазами на старый дом, неловко приткнувшийся на низком берегу Плиссы. Он привык наблюдать за людьми, и иногда в лобастую голову приходила мысль о родстве с этими странными существами, которые ходят на двух ногах и заворачиваются во множество шкур, в такие минуты волк испытывал желание выйти к ним, останавливала осторожность. Серый охотник помнил о смерти, живущей в железных трубках.

Стася который день кряду ощущала на себе чужой взгляд. Она даже хотела рассказать о нем отцу, но тот ночью умер. Третьего дня фельдшер, за два мешка картошки вызванный из Погорья, сказал, что старику осталось несколько дней и помочь он уже ни чем не может. Два дня Степан хрипел, хватая