Читать книгу - "Русский Рокамболь - Александр Цеханович"

И, прежде чем Долянский успел возразить что-нибудь, Савельев скрылся в овраге.

В эту же минуту чугунный электрический звонок возвестил о приближении поезда.

Еще несколько минут, и трехглазый локомотив его сверкнул вдали своими яркими фонарями.

Вот он стал быстро приближаться. На станции прозвонили в колокол, и беглецы наши вышли из засады, располагаясь так, чтобы возможно удобнее взобраться в ближайший вагон.

С грохотом подкатила длинная вереница вагонов и, свистя тормозами, остановилась перед платформой.

Минута — и Колечкин с Долянским очутились в вагоне третьего класса.

Еще минута, раздался третий звонок — и поезд медленно тронулся дальше.

Но оставим пока Долянского и его спутника с тем, чтобы проследить за фельдшером Савельевым.

Придя к тому месту, где стояла бричка с привязанной лошадью, он быстро вскочил в нее и полетел назад.

Лошадь бежала крупной рысью, а он все подгонял ее.

Вот опять показались башни и фронтон мрачного здания клиники.

Теперь, при свете луны, очертания этого здания приняли еще более мрачный вид.

Самый свет в окнах его говорил о чем-то таинственном, дисгармонируя с окружающей тихой ночью.

— Эх! Если бы удалось! — бормотал фельдшер, продолжая понукать лошадь. — Если бы увезти сегодня и графиню, тогда месть моя была бы окончена, но этот проклятый Болотов, он сегодня ночной дежурный и с ним вместе фельдшер Крюгер. Эта немецкая шельма очень прозорлив и очень предан Кунцу, вследствие этого в женское отделение едва ли можно пробраться. Впрочем, посмотрим, что скажет Дунька. Она предана мне, как собака.

И, рассуждая так, Савельев слез с брички, привязал лошадь к ближайшему дереву и пошел по направлению к калитке, сквозь которую обычно ходили сотрудники лечебницы.

Калитка не была заперта.

Это очень успокоило Савельева. Он понял, что, стало быть, не только погони, но и самой тревоги насчет исчезновения Долянского еще не было. Пройдя сад, он свернул по боковой аллее и направился к помещению кухни.

Это было совершенно отдельное каменное строение в один этаж. В одном из окон его чуть брезжил слабый огонек. Савельев подошел к окну, стукнул в стекло и стал ждать. Огонек перебежал, и вскоре около входной двери раздался легкий шум.

Тогда он тихо приблизился к ней и спросил:

— Дуня, ты?

— А тут кто? — спросила толстая молодая сиделка в полосатом платье и пелеринке.

— Я, Савельев.

— А что вам?..

— В кухне никого нет?

— Никого.

— Ты дежурная, значит?

— Да.

— Постой-ка, я войду, мне надо тебе сказать два слова.

— Не пущу! — шутливо сказала сиделка, вообразив в этом посещении одну из обычных амуреток старшего фельдшера.

— Ну-ну, пусти, я по делу! — строго проговорил Савельев и переступил через порог.

— А какое такое дело? — все еще не совсем доверяя, спросила сиделка.

— Во-первых, потуши лампу!

— Зачем это?

Савельев молча дунул поверх стекла, и лампа погасла.

Сиделка издала слабый крик, но фельдшер, схватив ее за руку, оттащил в глубь громадной комнаты, уставленной деревянными столами и лавками, на которых расставлялись обыкновенно котлы с пищей для больных.

— Ну что вам? Что вам надо, Савельев? — бормотала Дуня.

— Вот что, слушай!.. — строго сказал Савельев. — Ты девушка честная, я тебя знаю… И я к тебе не для дурачества какого пришел, а коротко говорю тебе такое дело: если ты уговоришь Агафью сменить ее сегодня, сейчас же, тобою и поможешь мне обделать одно дельце, то можешь быть уверена, что я не поскуплюсь… За деньгами у меня дело не станет, а может быть, и еще за кое-чем другим, чего ты добиваешься от меня… Жениться я тоже не прочь, только ты должна сперва показать мне по-настоящему, что любишь меня. Слыхала? Дело это для меня очень важное. Поэтому ты должна сейчас пойти во второе отделение и сменить Агафью. Пришли ее сюда, а потом… Ты знаешь графиню?

— Знаю, — тихо ответила девушка, уже совершенно серьезным тоном.

— Ну вот. Ты должна сходить к Манекену и взять у него ключи от цейхгауза. Там возьми то платье, в котором привезли графиню, и принеси мне наверх.

— А если Манекен не даст?

— Скажи, что я велел. Вот возьми этот ключ и покажи ему. Это у нас с ним условный знак, на случай если я что приказываю. Слышишь?

— Хорошо.

— Ну ступай!.. Я пойду тоже в здание. Кухню не запирай, потому что сюда должна сейчас прийти вместо тебя Агафья…

Накинув платок, Дуняша быстро перебежала двор и скрылась в крыльце главного здания.

Савельев остался ее ожидать под большим кустом бузины, внутри которого лепилась старая скамья.

Кругом было совершенно беззвучно.

Тихая звездная ночь покоилась над живописно уснувшей природой.

Спал и мрачный дом со своими тускло освещенными окнами.

Савельеву пришлось ожидать довольно долго. В конце концов он стал даже беспокоиться не только за успех предпринятого дела, но и за собственную безопасность. Но вот тихо стукнула дверь подъезда, и в темном жерле ее показалась женская фигура.

Это была Дуняша.

— Ну что? — кинулся к ней Савельев. — Сделала?

— Какое сделала!.. И жид и немец — оба бегают как угорелые… Сумасшедший доктор этот новый-то убежал… Вы уходите отсюда, а то сейчас будут обыскивать сад… слышите… вон сюда бегут…

Дуняша указала вверх по лестнице, откуда действительно несся неясный гул…

— Прощайте! Я побегу в кухню…

Савельев тоже хотел уйти через другой подъезд, но вдруг Дуняша схватила его за руку:

— А насчет графини вот что я узнала: ее сейчас же переведут в «кашетку».

— В «кашетку»?! — повторил Савельев, и вдруг лицо его озарилось улыбкой удачи. — Это хорошо, — пробормотал он.

«Кашеткою» в сумасшедшем доме называлась одна из комнат в пустующей северной башне.

И действительно, субъект, попавший в эту комнату, мог считаться так хорошо спрятанным, что самые тщательные поиски не могли бы привести ни к чему. Только служащие в больнице, и то не все, знали местонахождение этого ужасного уголка. В него вел единственный ход из подвального коридора.

В конце этого последнего была заржавленная чугунная дверь, громадный ключ от которой находился всегда у Кунца.

Отворив ее, посетитель вступал тотчас же на первую ступеньку винтовой, тоже чугунной лестницы. Она слабо освещалась местами из крошечных круглых окошечек или, вернее, дыр в толстой стене, сквозь которые едва мог пройти свободно кулак.