Читать книгу - "Опасные гастроли - Далия Трускиновская"

— Если я правильно понял, кто-то догадался перевести пьесу Шиллера на латышский язык, — отвечал я. — А пьеса бунтарская, прославляет вольных разбойников. И сейчас, когда только и жди, что польский бунт сюда перекинется, за такой спектакль по головке не погладят. Ведь латыши у вас частенько бунтуют против помещиков?

— Случается…

— Скорее всего, им нет никакого дела до цирка, они там просто сговорились насчет помещения. Оно достаточно большое, да и крыша над головой, очень удобно. И что ночью была суматоха и кавардак, их мало беспокоит — сбежали и рады. А вот что полиция, разбираясь с убийством, уводом лошадей и похищением девицы, доберется и до их театра, — это их должно сильно беспокоить. Так что в цирк эти театроманы, сдается, не вернутся уже никогда. Вот если бы ты, Яков Агафонович, был с Шиллером знаком, то и понял бы сразу, что подстерегать их у цирка можно до морковкина заговенья.

— Я, Алексей Дмитрич, читал Шиллера, — пресерьезно отвечал Яшка.

— Да только стихи мне не понравились, а про тридцатилетнюю войну больно скучно написано. Подумал я и решил — покойный батюшка никаких Шиллеров не знал, а его все в форштадте уважали. Так что и я, пожалуй, обойдусь.

И тут мне стало безумно жаль прежнего Яшки, путаника и разгильдяя, бунтаря против дедовских обычаев, решившего постичь светскую жизнь в постели хорошенькой немки. Он угомонился и наверняка воспитывал детей своих в строгости. И уважения единоверцев, пожалуй, уже сподобился. И больше не попадется на тухлую приманку — за версту предательство учует. Сколько с тем Яшкой было хлопот в двенадцатом году! А теперь вот у него со мной хлопоты…

Гаврюша был послан к соседям — узнавать про плотничьи артели. Потом мы с ним пошли к Ивановскому кладбищу, где артель возводила сарай и баню. Там нам указали место, где, по слухам, работают латыши. Мы отправились к православной богадельне — и это, разумеется, оказались не те латыши. После передачи вожаку артели двух рублей на выпивку нас послали на Красную Двину, так что пришлось брать извозчика. Поездка вышла напрасной, хотя артель с Красной Двины рассказала кое-что любопытное — плотники слыхали, что будто бы где-то на Старой Мертвой улице (услышав название, я даже перекрестился) наняли тех, кто возводил цирковое здание, а может, и не наняли даже, а собирались нанять. Мы с Гаврюшей, обрадовавшись, что не отпустили извозчика, поехали туда, прочесали все окрестности ужасающей улицы, но никого у строящегося дома не застали и постановили вернуться спозаранку.

На Гертрудинской я оказался уже в потемках. То есть, фонари горели, но время было очень позднее. Гаврюшу я отправил тем же извозчиком в Московский форштадт — чтобы поскорее попал домой и сразу лег спать. Сам я имел то же намерение и собирался по-братски разделить со Свечкиным его чуланчик. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Гнусный Яшкин замысел не давал мне покоя. Незнакомка обязательно что-то знает про Ваню. Неужели придется выпытывать у нее сведения таким странным способом? Отчего бы не спросить прямо?

Я и сам знал, что на прямой вопрос она может не ответить или даже солгать. Кто я ей? Человек, который выручил в трудную минуту и которого она покинет, как только представится возможность. А вот кабы она ко мне привязалась — то охотно ответила бы на мои вопросы. Да только характер у нее, кажется, норовистый, комплиментами про глазки и ручки не проймешь…

Рассуждая так, я прикоснулся к дверной ручке — и вдруг услышал шаги. Кто-то неровной походкой приближался ко мне. Я обернулся — и увидел незнакомку.

— Алексей Дмитрич! — сказала она, и в голосе была радость. — Нельзя ли у вас еще ночь провести? Хоть время позднее, а мы бы чаю попили с крендельками. Вы уж простите, податься мне больше некуда, а вы такой добрый человек, прямо не знаю, смогу ли с вами когда за вашу дружбу ко мне расплатиться…