Читать книгу - "Мсье Лекок - Эмиль Габорио"

Столь деликатные и щекотливые вопросы, постоянно возникающие в процессе установления личности, приводят правосудие в отчаяние. Железные дороги, фотография и электрический телеграф увеличили средства для поисков, но все напрасно. Почти каждый день случается, что ловким преступникам удается скрыть от следователей свою подлинную личность, и они с успехом избегают последствий своих былых прегрешений. Причем они это делают настолько виртуозно, что однажды остроумный генеральный прокурор, смеясь, сказал – хотя, возможно, он шутил только наполовину:

– Путаница при установлении личности прекратится только тогда, когда закон велит нам выжигать каленым железом на плече каждого ребенка номер, под которым он был зарегистрирован в мэрии.

Разумеется, господину Семюлле хотелось бы, чтобы такой номер был выжжен на плече загадочного персонажа, который сейчас стоял перед ним.

Тем не менее следователь не отчаивался. И его доверчивость, пусть и чрезмерная, вовсе не была наигранной. Он думал, что эти две женщины были слабым местом в системы защиты убийцы, тем самым пунктом, на котором он должен сосредоточить свои усилия.

Однако господин Семюлле вскоре отказался от этой мысли, следуя справедливой теории, что на первом допросе не стоит рассматривать те или иные вопросы по существу. Когда господин Семюлле решил, что его угроза возымела действие, он продолжил:

– Итак, подозреваемый, вы утверждаете, что не знаете никого из тех людей, которые находились в кабаре?

– Клянусь вам.

– Вам никогда не выпадала возможность встречаться с человеком, который оказался замешанным в этом прискорбном деле, с неким Лашнёром?

– Я впервые услышал это имя, когда его произнес умирающий солдат, добавив, что этот Лашнёр прежде был актером…

Тяжело вздохнув, подозреваемый добавил:

– Бедный вояка!.. Я нанес ему смертельный удар, а его последние слова стали свидетельством моей невиновности…

Следователя не растрогало такое проявление сентиментальности.

– Кстати, – спросил он, – вы согласны с заявлением военного?

Подозреваемый заколебался, словно почувствовал ловушку, и принялся обдумывать ответ.

– Я согласен!.. – сказал он наконец. – И баста!..

– Очень хорошо. Как вы должны помнить, солдат хотел отомстить Лашнёру, который, пообещав ему денег, втянул его в заговор. Заговор против кого?.. Против вас, разумеется. Но с другой стороны, вы утверждаете, что приехали в Париж в тот же вечер и попали в «Ясный перец» совершенно случайно… Тут что-то не сходится.

Подозреваемый пожал плечами.

– Я, – сказал он, – представляю все это иначе. Эти люди задумали что-то нехорошее против неизвестного мне человека, но я мешал им. Именно поэтому они затеяли со мной ссору из-за пустяка.

Следователь нанес хороший удар, однако защитный выпад оказался еще лучше. Улыбающийся секретарь не смог скрыть своего одобрения. Он изначально находился на стороне подозреваемого… платонически, разумеется.

– Перейдем к фактам, последовавшим за вашим арестом, – продолжал господин Семюлле. – Почему вы отказались отвечать на вопросы?

В глазах убийцы сверкнула искорка злости, реальной или притворной.

– Вполне достаточно одного допроса, – проворчал он, – чтобы невиновного сделать виновным!..

Из-под маски насмешливого и простодушного паяца выглянул грубиян.

– Я призываю вас, – сурово сказал следователь, – оставаться в рамках приличия. Это в ваших же интересах. Полицейские, арестовавшие вас, заметили, что вы прекрасно осведомлены обо всех формальностях и знаете расположение тюрьмы.

– Э! Сударь, разве я вам не говорил, что меня несколько раз арестовывали и сажали в тюрьму из-за отсутствия документов?.. Я говорю правду. И вы меня на этом не подловите, вот так-то!..

Подозреваемый скинул с себя маску беззаботного зубоскала. Теперь он перешел на ворчливый и недовольный тон.

Тем не менее трудности для него лишь начинались. Серьезная атака только началась. Господин Семюлле положил на стол маленький холщовый мешочек.

– Узнаете? – спросил он.

– Конечно!.. Это тот самый пакет, который опечатал в канцелярии директор тюрьмы.

Следователь раскрыл мешочек и высыпал на лист бумаги находившуюся там пыль.

– Как вам известно, подозреваемый, – сказал следователь, – это та самая пыль, в которую превратилась грязь, покрывавшая ваши ноги до щиколотки. Полицейский, который соскреб ее, отправился на пост, где вы провели ночь, и убедился, что она полностью совпадает с грязью, устилающей пол каталажки.

Подозреваемый слушал, раскрыв рот.

– Итак, – продолжал следователь, – вы испачкали свои ноги на посту, причем намеренно. Зачем?..

– Я хотел…

– Позвольте мне закончить. Вы были преисполнены решимости сохранить тайну своей личности и поэтому надели на себя маску человека, принадлежащего к самым низам общества, циркача. Вы понимали, что установление вашей личности выдаст вас. Вы догадывались, о чем подумают полицейские, когда заставят вас раздеться в канцелярии и увидят под грубыми, стоптанными башмаками ухоженные ноги… поскольку ваши ноги такие же ухоженные, как и руки, а ногти обработаны пилочкой. И что вы тогда сделали? Вы вылили на землю воду из кувшина и принялись топать по образовавшейся грязи…

В течение этой обвинительной речи лицо подозреваемого последовательно выражало беспокойство, комичное удивление, иронию, а под конец стало откровенно веселым. Он даже заставил себя рассмеяться тем безумным смехом, который обрывает собеседника на полуслове.

– Вот что происходит, – сказал подозреваемый, но обращаясь не к следователю, а к Лекоку, – когда ищут прошлогодний снег. Ах!.. Господин полицейский, конечно, надо быть хитрым, но не до такой же степени… Правда заключается в следующем. Когда меня привели на полицейский пост, я не разувался в течение сорока восьми часов, тридцать шесть из которых провел в поезде. Мои ступни покраснели, затекли. Они горели, как раскаленное железо. И что я сделал? Я вылил на них воду… А выше щиколотки мои ноги нежные и белые, поскольку я слежу за своим телом… К тому же, как и все люди моей профессии, я всегда ношу только домашние туфли… Я говорю правду. У меня нет даже собственных ботинок. Когда я уезжал из Лейпцига, господин Симпсон дал мне свои старые башмаки, которые он больше не носит…

Лекок ударил себя кулаком в грудь.

«Какой же я болван, – думал он, – глупец, простак, идиот… Надо было дождаться допроса, чтобы указать ему на это обстоятельство. Когда этот сильный и умный человек увидел, как я счищаю грязь с его ног, он догадался о моих намерениях. Он принялся искать объяснение и нашел его… Это настолько правдоподобное объяснение, что Суд присяжных примет его…»