Читать книгу - "Презумпция невиновности - Анатолий Григорьевич Мацаков"

— Как я понимаю, вас интересуют события второго июня?

— Верно. Разговор о вашем прошлом будет в другом месте.

Седлюк согласно кивнул головой и продолжал:

— Давайте говорить откровенно. В отношении инкриминируемого мне убийства. Думаю, у вас нет против меня веских доказательств. Чемодан с ценностями и деньгами? Не мой, впервые вижу! Мне его майор в Озерном при задержании подсунул... Хорошо, допустим, вы докажете, что чемодан принадлежит мне. Но ведь я могу заявить, что его содержимое за бесценок купил у незнакомого мне мужика...

— Есть другие улики, — сказал я. — Например, показания Кондрашука.

— Кондрашука? — удивленно вскинул брови Седлюк. — Это уже что-то новенькое!

— Ай-ай, — укоризненно покачал я головой. — Вы же сами, Виктор Семенович, предложили быть откровенными друг с другом!

На лице Седлюка отразилось что-то вроде смущения, и он спросил:

— А где этот... Кондрашук?

— Через две камеры от нас с вами.

— Ясно, — крякнул Седлюк и сказал: — Но учтите, роль Кондрашука в этом деле незначительна. Он просто был наводчиком. Каюсь, что доверился ему, но у меня не было иного выбора... Я тоже преподнесу вам сюрприз: расскажу об этом убийстве. И сделаю это лишь потому, что просто устал от жизни, устал мотаться по свету, заметать следы. Это очень страшно на старости — быть одиноким, никому не нужным, чужим, не иметь своего угла, близкого человека... Поэтому меня сейчас устраивает любой финал. Так лучше...

Седлюк растер в пепельнице окурок и попросил:

— Разрешите еще одну сигаретку. Что-то на курево потянуло. Редко курю. — Он прикурил от моей зажигалки, жадно затянулся дымом и продолжал: — Да, я был в банде Гальченки. Пошел к нему не по серости и недомыслию, как пытаются оправдаться сейчас мои бывшие однокашники, а пошел сознательно, из-за ненависти к вашей власти. Крепко она, эта власть, обидела меня! Если бы в сорок пятом не сбежал от конвоя, давно бы сгнил падалью где-либо. И, учтите, ни за что бы сгнил — одного председателя сельсовета пырнул ножом, с моей женой сожительствовал, а мне приписали чуть ли не покушение на устои советской власти...

Седлюк замолчал и некоторое время задумчиво курил. Я не торопил его. После паузы он опять заговорил:

— Когда весной сорок шестого нас, как волков, обложили в лесу энкаведисты, мой двоюродный брат Семка Ковальчук прихватил кассу банды и исчез. Мне тоже чудом удалось улизнуть. Я думал, что Семка погиб, а он вот в ваших краях объявился. Это мне надежный человек подсказал.

— Кондрашук? — уточнил я.

— Он самый, — кивнул Седлюк. — В этом году я разыскал его. Тоже был связан с нами. Вот и решил я свести счеты с Семкой. При встрече повел он себя подло. Но это уже не столь важно. В общем, убил я его!..

— На чем вы добирались на хутор?

— Господи, да «одолжил» у одного раззявы «газик», а потом в сохранности оставил его на одной из улиц города. Грубо, конечно, работал. Стареть начал. Сейчас и сам вижу, сколько ошибок допустил. И самая крупная из них та, что доверился Кондрашуку, этому пьянице и мелкому жулику. Мне нужно было из Новоселок не заходить к нему, но боялся, что скулить начнет. Вот и сунул ему кусок, чтобы молчал...

Седлюк опять замолчал, думая о чем-то своем. Я протянул ему пачку сигарет, спросил:

— Скажите, Виктор Семенович, а зачем вам нужны были эти ценности? Ведь не столь уж много вам осталось в этой жизни...

— За кордон податься хотел, потому и крутился возле границы. Хотел хоть последние годы как-то пожить по-человечески, — ответил он и, пыхнув дымом сигареты, с усмешкой добавил: — Всю жизнь я разыскивал свой квадрат, равновеликий кругу, да не там искал его. И вот — финал...

Сильный ветер в октябре

1

Автобус в Соколово прибыл поздно вечером. В числе других пассажиров я покинул теплый, обжитый за дорогу салон и оказался на пронизанной насквозь ветром небольшой привокзальной площади.

— Игорь Иванович? — раздался за спиной голос.

Я оглянулся. Передо мной стоял Козловский. Протягивая руку, он виновато улыбнулся, сказал:

— Извините, заглянул в буфет за сигаретами и чуть не проворонил приход автобуса. С приездом вас! Кстати, разрешите поздравить вас с присвоением звания подполковника! Рад за вас, Игорь Иванович!

— Тебя тоже поздравляю, товарищ майор, — я крепко стиснул руку своего бывшего подчиненного. — Приказ о присвоении тебе майора сегодня получили, завтра официально, как представитель УВД, объявлю личному составу отдела...

Козловский смутился, подхватил мой саквояж, тихо поблагодарил:

— Спасибо, Игорь Иванович! Знаю, этим во многом я обязан вам. — Он взглянул на меня, сказал: — Извините, я без транспорта. Да тут и недалеко, сами знаете. Правда, погода не для прогулок пешком. Не балует она нас последние дни, да что поделаешь — октябрь...

Через сквер мы вышли на центральную улицу Соколова, и сердце у меня зашлось щемящей болью — с этим городом связаны лучшие годы моей жизни. Желторотым юнцом я постигал здесь премудрости оперативной работы, отсюда уезжал на учебу в Минскую высшую школу МВД СССР, после ее окончания вернулся сюда на должность начальника отделения уголовного розыска и без малого десять лет безвыездно проработал тут.

— Гостиницу для вас заказали, отдельный номер, — сообщил Козловский. — Так что пойдемте сразу в гостиницу. А вы надолго к нам?

— Не знаю, Вадим. Как сложится обстановка. Меня руководство управления направило для оказания вам помощи. Заодно поручено и проверить жалобу Марьяны Троян. Вчера Троян была на приеме у начальника УВД. Она утверждает, что мужа убили, а затем подожгли дом. Ты в курсе этих событий?

Козловский, прикрывшись полой плаща, закурил, сделал несколько затяжек и только тогда ответил:

— На пожар я не выезжал, как раз занимался с оперативной группой другими делами: раскрытием грабежа в продовольственном магазине и розыском пропавшего без вести кассира совхоза «Малыщино» Дармороса...

— Позавчерашнюю сводку о суточных происшествиях в вашем районе читал. Но ты подробнее расскажи.

Мы вышли на перекресток. Ветер здесь был намного сильнее, чем на улице. Козловский поглубже надвинул на голову шляпу, поднял воротник плаща и выбросил в мусорную урну сигарету.

— В том-то и вся беда, Игорь Иванович, что