Читать книгу - "Дело № 113 - Эмиль Габорио"

Не дрогнув ни одним мускулом, графиня послала в Тараскон за доктором, тем самым, который ночью был приглашен к маркизу Кламерану.

Осмотрев больную, доктор нахмурил брови.

— Эта барышня больна очень серьезно! — сказал он наконец. — Мне нужно поговорить с нею наедине.

Графиня удалилась.

Через полчаса доктор снова вышел к графине, видимо взволнованный серьезностью болезни.

— Ну? — спросила его графиня.

— Вы мать, графиня, — отвечал он печально, — и ваше сердце должно уметь прощать… Бодритесь! Валентина беременна…

— Несчастная!.. Я так и знала…

И взгляд графини принял такое ужасное выражение, что это поразило даже доктора. Он положил свою руку на руку старухи и, посмотрев на нее так, что она задрожала, сказал, отчеканивая каждое слово:

— Ребенок должен быть доношен.

Проницательность доктора не обманула его, потому что внезапная мысль овладела вдруг госпожой Вербери — она решила уничтожить ребенка, который мог быть живым свидетелем падения Валентины.

— Я вас не понимаю, доктор… — проговорила она.

— Но я-то, я понимаю вас, графиня, — отвечал ей доктор. — И я должен вам сказать, что преступление отнюдь еще не искупает ошибки.

— Доктор!..

— Я говорю вам то, что думаю, мадам. И если я ошибаюсь, то тем лучше для вас. Мой долг — спасти вашу дочь и ее дитя, и я спасу их. Мой долг также потребовать от вас отчета относительно ребенка. Вы можете поступать, как хотите, но вы предоставите мне доказательства того, что ребенок жив, или что по крайней мере против его появления на свет вы не принимали никаких мер.

И с этой угрозою он ушел.

— Негодяй! — закричала она ему вслед. — Грубиян! Смеет еще он делать нравоучение женщине моего круга! Ах, если бы только я в нем не нуждалась!..

Но она в нем нуждалась и понимала отлично, что во всем должна дать ему отчет.

Бедная Валентина! С нею обращались так сурово, что ей казалось, будто бы в ней начинает уже иссякать источник жизни. Но еще тяжелее для нее были мысли о Гастоне. Как это узнать? Хотя дня через два доктор уже и позволил ей встать с постели, но о том, чтобы ей добраться до хижины Менуля, нечего было и думать.

К счастью, старик и сам понимал, что такое настоящая преданность. Узнав, что Валентина больна, он стал обдумывать средство, как бы ему повидаться с ней и сообщить ей о беглеце. Под разными предлогами он проник в Вербери и наконец повидался с Валентиной.

Они были не одни, но старик сразу, одним взглядом, дал ей понять, что Гастону уже нечего больше бояться.

Это сообщение было для Валентины лучше всех лекарств на свете, и немного спустя доктор объявил, что больная поправилась уже настолько, что может отправляться в дальнее путешествие без опасений.

Этой минуты графиня дожидалась с большим нетерпением. Еще раньше, чтобы не задерживаться понапрасну, она продала половину своих земель и с 25 тысячами франков, которые выручила от этой продажи, считала себя обеспеченной вполне. Кроме того, она целые две недели перед этим повсюду трезвонила, что, как только поправится ее дочь, они поедут в Англию, где их уже давно ожидает один из их родственников, очень старый, но очень богатый господин.

Этого путешествия Валентина ожидала с трепетом и сильно задрожала, когда графиня обратилась к ней со словами:

— Послезавтра мы уезжаем.

Послезавтра!.. А Валентина еще до сих пор не могла дать знать Луи Кламерану, что брат его жив.

И она решилась на крайнее средство: она во всем открылась перед Мигонной и передала ей письмо к Луи.

Верная женщина бесполезно проходила в замок Кламеран: он оказался пуст. Вся прислуга была распущена, и сам Луи, которого величали теперь маркизом, уехал неизвестно куда.

Наконец отправились в путь. Будучи уверенной в Мигонне, графиня решила и ее взять с собой, но предварительно заставила ее поклясться на Евангелии, что все останется в глубокой тайне.

По прибытии в Англию графиня с дочерью и с прислугой поселилась в маленькой деревушке близ Лондона и стала называться госпожой Вильсон.

Она выбрала Англию только потому, что долгое время жила там в молодости, отлично знала условия жизни и говорила по-английски как на своем родном языке; она восстановила там связи с аристократией, часто выезжала на вечера и в театр, а Валентину в свое отсутствие окружала унизительными для девушки предосторожностями.

В этом-то печальном, уединенном домике в одну майскую ночь Валентина и произвела на свет сына.

Его отнесли в церковь, окрестили и дали ему имя Рауль Вильсон.

А тем временем графиня все предвидела и все обдумала.

Недалеко от деревушки после долгих поисков она разыскала некую толстую фермершу, которая за 12 тысяч франков согласилась взять к себе на воспитание ребенка, пообещав относиться к нему так же, как и к своим собственным детям.

И бедного малютку отдали ей тотчас же, всего через несколько часов после его рождения.

Фермерша не знала точного имени графини, считая ее англичанкой. И это было для графини достаточным ручательством в том, что ребенок никогда не узнает тайны своего появления на свет.

В конце июня Валентина уже поправилась настолько, что мать отвезла ее обратно в Вербери. Здесь графиня стала разъезжать повсюду, жалуясь на свою неудачную поездку в Англию, и добилась того, что никто не догадался о тайном смысле ее отсутствия в Вербери. Только один человек, доктор Раже, знал, в чем дело. Но госпожа Вербери, ненавидевшая его всей душой, все-таки отдавала должное справедливости его характера и была убеждена, что он не разболтает.

К нему-то она и отправилась раньше всех.

Она застала его за завтраком и грубо замахала перед его глазами документами, которыми запаслась заранее.

— Вот видите, — сказала она ему, — ребенок жив, отдан на воспитание одной доброй женщине и обошелся мне в порядочную сумму денег.

— Очень приятно, графиня, — отвечал ей доктор, внимательно просмотрев документы, — и если вы не чувствуете угрызений совести, то, со своей стороны, и я ничего не имею против вас.

— Моя совесть чиста, милостивый государь… Я поступила так, как должна была поступить женщина моего круга, и не скрою от вас своего удивления, что вижу в вас защитника разврата.

— Э, мадам, — воскликнул доктор. — Именно вам-то и нужно было бы пожалеть вашу дочь! Ну кто пожалеет ее, несчастную, если вы сами к ней так безжалостны?…

— Это все, что вы хотели мне сказать? — спросила она высокомерно.

— Да, все… — отвечал доктор.

И она вышла.

Началась прежняя жизнь, но так как часть имений была уже продана, то графине приходилось круто. И всякий раз она обрушивалась за это на дочь.