Читать книгу - "Швейцарские горки - Александр Звягинцев"

Но бывали и другие ночи, когда от шума за стеной ей вдруг становилось одиноко и страшно, а глаза набухали горячими слезами. Сначала она куталась с головой в одеяло, а потом, отбросив его, садилась в кровати и громко звала маму, заходясь в плаче от неясного страха. И ей мерещилось, что мамы нет там, за стеной, что там только чужие, страшные люди и никто не отзовется на ее зов. Но еще страшнее будет, если они услышат и придут, а мамы среди них не будет.

Она сидела одна в темноте, уставившись на закрытую дверь, а в окне за ее спиной высилась глухая серая стена соседнего дома с единственным всегда черным окном под самой крышей. Это черное окно вызывало у девочки необъяснимый ужас. Что-то страшное копилось, возбухало и клокотало за ним, грозя всякий миг вылиться наружу. Девочка захлебывалась слезами, а ужас подползал сзади, выгибал ей спину и запрокидывал голову. Она судорожно, до боли изгибалась, спасаясь от его прикосновения, и каждый звук в комнате казался ей звуком его приближения.

И вдруг стремительно распахивалась дверь, и в комнату в потоке слепящего света врывалась мама в тонком шелестящем платье. Девочка протягивала к ней руки и принималась рыдать еще отчаяннее, но уже не от страха, а от обиды, что та не приходила так долго.

Она с улыбкой шептала ей что-то, а девочка только прижималась к ней все сильнее, и голова ее кружилась от терпкого запаха духов. И все ее страхи пропадали безвозвратно.

Потом девочка выросла, и никогда уже не довелось ей испытать успокоения столь полного и ясного. Потому что всегда оставалось что-то, чего забыть она не могла. К тому же она узнала, что ничто в жизни не проходит бесследно, и на место одной боли, даже если она не возвращается, приходит другая.

Мама умерла в больнице, когда девочка только пошла в школу. Умерла потому, что в ходе какой-то пустяковой операции ей занесли инфекцию. Девочка осталась с отцом и перенесла на него, вечно занятого и куда-то бегущего, всю свою любовь. Когда в их доме появилась другая женщина, любовь эта стала еще отчаяннее, потому что девочка невольно начала ревновать, а ревность взвинчивает чувства порой до болезни.

После ареста отца она прожила два кошмарных дня. Все это время ее изводили звонками и чудовищными вопросами журналисты. Она уже не могла слушать новости, в которых отца подозревали в каких-то бесконечных преступлениях. Вдобавок она сама изводила себя упреками в том, что все произошло из-за нее — и страшная смерть Ани, и арест отца. Когда Ледников перестал отвечать на ее звонки, а по телевизору она услышала, что несколько российских депутатов считают необходимым физическое уничтожение отца, с ней случился глубочайший нервный срыв. Это был настоящий припадок.

К счастью, рядом был Сухоцкий. Он привез врача, сделавшего ей успокоительный укол. Женя была в таком состоянии, что возражать просто не могла — она не понимала, что происходит, а лекарства, которые прописал ей врач, подавили в ней всякое желание что-либо решать самой.

Когда ей стало чуть лучше, она решила выйти на свежий воздух. На улице к ней подошел мужчина в старомодных очках и по-английски сказал, что он друг Валентина Константиновича Ледникова и госпожи Разумовской. Так как Валентину Константиновичу угрожает опасность, он был вынужден на время покинуть Берн. Но очень просил, чтобы его друзья позаботились о ее, Жени, безопасности. Сейчас они просто отвезут ее в один дом, где она проживет несколько дней в безопасности. Тут же рядом очутилась машина, в которую Женя послушно села.

В доме, куда ее отвезли, было два этажа. Женю поселили на втором. На первом, объяснил господин Доусон, так представился мужчина в старомодных очках, будет охрана и сиделка, которая всегда сможет помочь, если Женя почувствует себя плохо. Он забрал у нее мобильный телефон, чтобы ее не беспокоили журналисты. По телевизору, который был в комнате, транслировались только развлекательные и научные программы, никаких новостей. Это сделано специально, объяснил господин Доусон. Обо всем, что действительно важно и нужно, то есть обо всем, что касается господина Абрамова, он будет рассказывать ей сам.

Еще Доусон сказал, что он американец, доктор психологии, приехал в Берн на симпозиум. С госпожой Разумовской они знакомы очень давно. А пока ей лучше принять лекарство…

Женя заснула, а когда проснулась, увидела Доусона — он сидел в кресле и сочувственно смотрел на нее.

— Что с папой? — спросила Женя. — Вам удалось что-то узнать?

Доусон кивнул.

— Сейчас я вам все расскажу.

Тут он замялся, словно не знал, с чего начать.

Женя с помертвевшим от дурных предчувствий лицом следила за ним.

— Ваш отец чувствует себя нормально. Во всяком случае, так говорят адвокаты, которым разрешают с ним встречаться. Пока к нему никого, кроме них, не пускают. Но, вероятно, уже скоро вы сможете с ним увидеться. Но проблема не в этом…

— А в чем? Что-то случилось?

— Видите ли, Женя… Вы разрешите мне так вас называть?

Женя торопливо кивнула в ответ.

— Так вот, дело в том, что в России против вашего отца возбудили уголовное дело.

— Уголовное дело? — ничего не понимая, переспросила Женя. — Но почему? С какой стати?

— Представьте себе! Признаться, я этого, например, представить себе не мог. Хотя госпожа Разумовская много рассказывала о том, что творится в России… С другой стороны, после призывов российских депутатов физически уничтожить его, вряд ли чему-то следует удивляться.

— За что? Его в чем-то обвиняют? Разве он в чем-то виноват!?.. — Женя изо всех сил сжала пальцами виски.

— Видимо, там готовы на все, лишь бы добиться его экстрадиции в Россию. Ради этого они обвинят его в чем угодно! Представляете, что его ждет там, если швейцарцы выдадут его России? Камера в Лефортовской тюрьме, этот, как его, Басманный суд, а потом…

— Господи, но что же делать?

— Есть только один выход.

— Какой?

— Ваш отец должен дать свое согласие на упрощенную экстрадицию в Америку.

— В Америку? Но ведь это американцы потребовали его ареста! Ведь это все из-за них, из-за американцев! Это они все начали! Это они хотят его уничтожить! Они хотят посадить его в тюрьму.

— Женя, вспомните друга и партнера вашего отца господина Сухоцкого. Он что — сидит в тюрьме? А ведь ему предъявляли те же претензии, что и вашему отцу? Но американский суд во всем разобрался и полностью оправдал Сухоцкого. Я уверен, что точно также оправдают и вашего отца, уверяю вас! Потому что суд в Америке — это действительно суд. Поэтому и сам господин Абрамов заявил, что готов предстать перед американским судом в любой момент и уверен, что защитит там свое доброе имя.

— А он что, это действительно сказал?

— Да, передал через его адвоката Яна Гитера. Об этом вчера написали все газеты.

— А про Россию он ничего не сказал?

— Разумеется, сказал. Вот газета…