Читать книгу - "Современный детектив. Большая антология. Книга 12 - Андреас Грубер"

хорошая актриса и умелый игрок. Ее слова о том, что Кристиан Лунд шантажировал ее, — такая откровенная ложь, что у нее едва не начал расти нос! Судя по всему, она сама предложила Кристиану Лунду договориться и покрывала его до самого конца, хотя и считала убийцей! Конечно, ей пришлось изменить своим принципам, но в первые три дня расследования она откровенно признавалась тебе, что надеется увести его от жены. И кстати, сегодня она тоже задержалась у меня на сорок минут дольше, чем мы с ней договорились. С такими красотками, знаешь ли, не успеешь опомниться, как окажешься у них в постели!

Я поспешно спросил Патрицию, подозревала ли она на каком-то этапе племянника Харальда Олесена, Иоакима. Я намекнул, что «вначале» считал, что Оленьей Ногой может оказаться племянник, так как у него имелся возможный мотив, да и по возрасту он подходил. Патриция поморщилась и решительно покачала головой:

— Пару раз такая мысль приходила в голову и мне, но я быстро отбросила ее. Считать убийцей племянника после убийства Конрада Енсена было уже совершенно невозможно. И потом, как ему удалось незамеченным покинуть дом после убийства Харальда Олесена? А уж Енсена ему вовсе незачем было убивать. Еще более непонятно, как он это сделал. Если племянник застрелил Харальда Олесена, у него не было причин убивать кого-то еще. Вспомни, в начале следствия ты кое-что рассказывал только соседям, и твои слова отчасти послужили спусковым крючком. Племянник понятия не имел, у кого из соседей его дяди какой распорядок, он не знал их привычек, да и вероятность того, что Конрад Енсен пустил бы к себе незнакомца, почти нулевая. — Патриция вдруг недоверчиво посмотрела на меня. — Кстати, когда ты понял, что с этой версией придется расстаться? То, что по возрасту он вполне мог оказаться Оленьей Ногой, мы узнали лишь после твоей поездки в Швецию, то есть через три дня после убийства Конрада Енсена.

Конечно, промямлил я, никогда до конца не верил в эту версию, но должен был проверить все, ведь речь шла об убийстве. Потом я поспешно перевел разговор на другую интересующую меня тему. Кое-кто, сказал я, предвидел, что цепочка, возможно, послужит орудием самоубийства. Патриция посерьезнела и перед ответом склонила голову набок.

— Что ж, должна признаться, что отчасти виновна. Конечно, я не знала, что в цепочке спрятана капсула с ядом, но определенные подозрения у меня были. Трудно понять, зачем он вдруг снова надел цепочку, которую носил во время войны. Разве что понимал, что ему грозит опасность, и нужен был способ бегства.

Наверное, выражение моего лица и жесты показали мое недовольство тем, что она не говорила мне об этом раньше. Патриция поежилась и посмотрела на письмо самоубийцы.

— Не стану скрывать и в какой-то степени повторю его слова. Наверное, я не поделилась с тобой своими подозрениями из эгоизма. Я ужасно боялась, что, если дело дойдет до суда, мне придется давать свидетельские показания. Кроме того, я посчитала, что отмена процесса выгодна всем заинтересованным сторонам. Что же касается публики в целом, а также восхваления тех, кто этого заслуживает… — Я выжидательно посмотрел на нее. Патриция снова меня не подвела. — Конечно, будет лучше всего, если ты опубликуешь его письмо. Это трогательный документ, который представляет большой интерес как для прессы, так и для публики. Кроме того, он превосходно и совершенно правильно описал все произошедшее.

С последними словами она горько улыбнулась. У меня больше не осталось к ней вопросов. Патриция же еще какое-то время задумчиво перечитывала признание убийцы, по-прежнему не говоря, о чем же она хотела со мной побеседовать.

— Черт побери! — вдруг воскликнула она очень громко, швыряя письмо на стол.

Мое удивление ее вспышкой вскоре сменилось новым сюрпризом, не менее потрясающим. Патриция достала пачку сигарет и дрожащей рукой прикурила от свечи. Через несколько минут напряженного молчания она задумчиво выпустила дым к потолку.

— Не знал, что ты куришь. Когда начала? — тихо спросил я. Новость мне совсем не понравилась.

— Вчера вечером. Но я не собираюсь продолжать и скоро брошу, — ответила Патриция, снова криво улыбнувшись. Она демонстративно смяла наполовину выкуренную сигарету в блюдце, но через несколько секунд закурила еще одну. — Вот о чем я хотела с тобой поговорить. История последнего года Харальда Олесена, когда он сам стал человеком-мухой, жившим в окружении других людей-мух, трагична сама по себе, и никакой арест ее бы не исправил. Еще до того, как познакомилась с Андреасом Гюллестадом, я поняла, что такие умные люди, как он, встречаются крайне редко. Его рассказ и письмо подтверждают: он не только отличался необычайным умом, но обладал и другими талантами. Взгляни только на карту, которую он нарисовал!

Я посмотрел на карту и понял, что Патриция имела в виду. Несмотря на то что ее рисовали наскоро, она оказалась и информативной, и изящной. Передо мной была работа человека с замечательной геометрической памятью и большим художественным талантом.

— Сама мысль о карте подсказывает, что Андреас Гюллестад — не совсем злодей, лишенный человеческих чувств. И все же, несмотря на свои таланты и добрые намерения, в шестнадцать лет он убил молодую женщину, мать маленькой девочки. В его поступке повинны и война, и предательство Харальда Олесена. Целых двадцать лет после войны он жил как человек-муха. Он только тем и занимался, что скрывал свою мрачную военную тайну, боролся с воспоминаниями о трагедии и взращивал в себе ненависть к человеку, сделавшему его убийцей. В конце концов, от одиночества он не справился с напряжением и убил еще двух человек, а затем и себя самого. — Патриция уныло выпустила дым в мою сторону. — Не пойми меня неправильно. Было не только справедливо, но и совершенно необходимо, чтобы его поймали и арестовали. В цивилизованном обществе убийство никогда не должно оставаться нераскрытым и безнаказанным. Но то, что все закончилось именно так для крайне одаренного юноши, который во время войны после гибели отца добровольно предложил свои услуги Сопротивлению, — в самом деле гораздо большая трагедия, чем кончина Харальда Олесена.

Я сидел молча и не возражал ей. Да мне и нечего было сказать. Неожиданно мне захотелось выйти на свежий воздух, где не пахло бы дымом.

Патриция, однако, еще не закончила.

— Наверное, во мне сейчас говорят разочарование и недовольство своей несостоятельностью!

Тут мне пришлось возразить:

— Ничего подобного! На самом деле именно благодаря твоим невероятным усилиям нам удалось вычислить убийцу, а потом и арестовать его.

Патриция бегло улыбнулась, но тут же подняла руку, останавливая меня.

— Спасибо и на том.